Золотой дублон Брашера

Я добрался туда до половины пятого. Оставил машину на улице, где над желтой глиной пустыря тянулись от Хилл-стрит линии подвесной дороги, и отправился по Корт-стрит к номером «Флоренс». Это был трехэтажный дом с темным кирпичным фасадом; окна полуподвала выходили на уровень тротуара и были прикрыты пестрыми занавесками и гардинами. У входа длинный список жильцов. Я толкнул дверь, спустился по трем истертым ступенькам и оказался в холле, где, раскрыв руки, можно было коснуться обеих стен. На дверях едва можно различить номера. У лестницы будка с телефоном-автоматом. Надпись «Управляющий в № 106». В глубине холла распахнутая задняя дверь, в нее видны четыре мусорных контейнера и рой мух над ними.

Я поднялся по лестнице. Радио, которое я слушал по телефону, все еще орало спортивную программу. Я взглянул на номера комнат и пошел по коридору. Номер 204 был по правой стороне, и радио гремело как раз напротив. Я постучал, ответа не было, я постучал громче. Потом еще. Потом, нашаривая в кармане ключ, который мне дал Джордж Ансон Филипс, я выглянул в окно.

Через улицу располагалось итальянское похоронное бюро. Аккуратный, тихий дом, беленые кирпичные стены. «Пьетро Палермо. Похоронные церемонии». Тонкая нитка неоновой вывески по фасаду, атмосфера целомудрия и покоя. Высокий человек в темном костюме вышел на крыльцо и оперся о косяк. Красивая шевелюра серебряных волос зачесана назад. Он достал портсигар — с такого расстояния казалось, что он серебряный или платиновый с черной эмалью, — и лениво вытащил длинными смуглыми пальцами длинную сигарету. Убрал портсигар, закурил. Сложил руки на груди и уставился в пространство полузакрытыми глазами. От кончика неподвижной сигареты прямо к лицу поднималась струйка дыма, тонкая и прямая, как дым погасшего на рассвете костра.

У меня за спиной взревела по радио толпа футбольных болельщиков. Я отвернулся от высокого итальянца, открыл дверь номера 204 и вошел.

Квадратная комната с темным ковром, скудной и непривлекательной обстановкой. У встроенной кровати обычное кривое зеркало, в отражении я был похож на неудачника, возвращающегося тайком домой после очередной проигранной партии. Стул, стол у окна, по обе стороны от кровати невысокие двери.

Левая дверь вела в маленькую кухню с деревянной раковиной, газовой плитой и старым холодильником, который громко щелкнул и стал дрожать в муках как раз, когда я вошел. У плиты тарелка с остатками завтрака: гуща в кофейной чашке, обгорелая корочка хлеба, хлопья по краю тарелки, ломтик растаявшего масла на блюдце, вымазанный нож и грязный глиняный кофейник.

Я обошел кровать и открыл вторую дверь. Она выходила в крохотную гардеробную с открытым платяным шкафом и встроенным туалетным столиком. На столике лежали расческа, гребень с несколькими светлыми волосами на черных зубцах, дезодорант, маленький фонарик с разбитым стеклом, стопка писчей бумаги, перо, чернила в банке, сигареты и спички у стеклянной пепельницы с десятком окурков.

В ящиках стола лежали носки, белье, носовые платки — как раз на дорожный чемоданчик. На плечиках в шкафу висел темно-серый костюм, не новый, но в хорошем состоянии, и под ним — пара пыльных башмаков.

Я толкнул дверь в ванную. Она открылась на полметра и остановилась. В нос ударил острый, резкий, горький запах. Я налег на дверь. Она немного подалась, но потом вернулась в то же положение, словно кто-то держал ее с той стороны. Я заглянул внутрь.

Места в ванной ему не хватало, поэтому его колени торчали вверх и слегка в стороны, а голова была прижата к основанию кафельной стены — не задрана, а только тесно прижата. Его коричневый костюм слегка смялся, из нагрудного кармана косо торчали его темные очки — вот-вот вывалятся. Как будто это имело значение. Правая рука лежала на животе, левая была откинута ладонью вверх, пальцы чуть согнуты. На голове с правой стороны в пшеничных волосах видна запекшаяся рана. Открытый рот был полон блестящей черной крови.

Дверь была прижата его ногой. Я нажал покрепче и пролез внутрь. Я наклонился к нему, чтобы прощупать пальцами артерию на шее. Кожа была ледяная. Ледяной она быть не могла. Просто мне так показалось. Я поднялся и оперся спиной о дверь, крепко сжав кулаки в карманах. Футбол все еще продолжался, но через две двери радио звучало глухо.

Я стоял и смотрел на него. Ерунда это все, Марлоу, ерунда. Тебя это не касается. Абсолютно. Ты его даже не знал. Уходи быстро, уходи.

Я отклеился от двери, раскрыл ее пошире и вернулся в комнату. Из зеркала на меня глянуло напряженное, злое лицо. Я быстро отвернулся от него, достал плоский ключ, полученный от Джорджа Ансона Филипса, протер его влажными ладонями и положил у лампы.