Золотой гребень для русалки

Виктор бросился на Борецкого, с неожиданной силой схватил его за горло. Матвей, опомнившись, отразил готовый обрушиться на женщину удар, свалил напавшего парня в снег. Петер повис сзади на Толике, от которого не мог отбиться Борецкий…

Лопатка отлетела в сторону, и Астра, от греха подальше, отшвырнула ее ногой.

Из дома, раздетый, выбежал Бутылкин…

Людмила, улучив момент, подбежала к колодцу, наклонилась и, разжав руку, бросила идола в воду. Неуловимый, как огненный сполох, он оставил после себя золотой след-образ то ли всадника, то ли крылатого пса, который еще секунду сиял над разверстым ртом колодца, пока не истаял в морозном дыхании ночи…

Темная тень метнулась к Людмиле, оттолкнула ее и ринулась вниз, в черный зев бетонной трубы, где в глубине плескалась, бурлила вода…

Глава 36

Прошло чуть больше недели. Дни стояли ясные, розовые, с чистой белизной снега, с прозрачными рассветами.

Гости Борецкого давно разъехались. После дачи показаний их сразу отпустили по домам. Никто ни словом не обмолвился про идола, как будто его и не было.

Следователь квалифицировал убийство Киры как неумышленное, совершенное в состоянии аффекта. Вишняков признал свою вину. Он изображал временное помрачение рассудка, разыгрывая бешеного ревнивца.

Смерть Толика, который неожиданно для всех прыгнул в колодец следом за идолом, сочли самоубийством. Общими усилиями Матвей с Борецким вытащили парня, но он уже был мертв — скончался от остановки сердца. Сотрудник МЧС спускался в колодец, обследовал дно, нашел ведро без ручки, пару железных дужек и сапог с ноги потерпевшего.

— Больше там ничего нет? — пристал к нему хозяин дома.

— Ничего. Только ключ бьет…

Приехал Калганов, постарался замять скандал. Борецкий заплатил ему за причиненные неприятности.

— Я сам все устрою с похоронами, — пообещал он продюсеру. — У Киры есть родственники?

— Отец и мать. Пьющие.

Бутылкины, странно притихшие, уехали, не попрощавшись.

Ульяновна слегла, к ней привезли врача, который прописал сердечные лекарства и покой.

Борецкий не мог видеть в окно парк, который теперь стал казаться ему угрюмым и мрачным: он закрывал шторы и перестал ходить на прогулки. Подумывал, а не срубить ли ему злополучную ель. Думал он и о своих отношениях с женой, и о чувствах к Кире, которые с ее смертью начали угасать. Но мгновения жгучей, испепеляющей страсти, возникая внутри него, как искры догорающего костра, все еще обжигали…

После унылого Рождества в его доме снова собрались гости.

Неугомонная экономка уже навела повсюду блеск, разобрала елку, которая напоминала хозяину о разыгравшейся трагедии, как и парк, надраила столовое серебро и наготовила любимых блюд Ильи Афанасьевича. Она была рада опять накрывать на стол, угощать, зажигать свечи, топить камин.

В зале собрались Астра, Матвей, Людмила Троицкая и сосед Борецкого господин Бергхольц. Пахло травяным чаем и веточками можжевельника в вазе.

— Я никак в себя не приду, — признался хозяин. — Все стоит перед глазами бедная Кира… А ты молодец! — похвалил он Астру. — Нашла убийцу и спасла нас от ужасных подозрений. Егор… кто бы мог подумать? Я эти дни провел как в бреду. Когда ты догадалась… про Вишнякова?

— Еще до убийства.

— Шутишь?

— Во время ритуального костра. Он тогда резко изменился, словно потерял интерес к Лее, ко всему… и первым ушел в дом. У Киры потек грим, она вытерла краску с лица, и он окончательно убедился в подмене. Это я потом поняла. Но то его разочарование задало моим мыслям правильное направление. Я начала вспоминать, что он знал слишком много подробностей об истории Костромы, о Велесовой книге, о дощечках, об Аненербе, о символах. Он проговорился, что знает дорогу в Сатино, хотя сам не приезжал к тебе в новый дом.

— Да, — кивнул Борецкий. — Сюда он не приезжал. Я приглашал его в Кострому, водил повсюду, много чего показывал. Он слушал, впитывал все, как губка, задавал вопросы. Мне импонировал его живой интерес к нашей истории, к древним традициям.

— Он ссылался на тебя, — кивнула Астра. — Но было заметно, что он знает больше, чем мог бы запомнить с твоих слов. В нем постоянно присутствовала какая-то фальшь. Меня осенило, что вовсе не Бутылкин, а он первым заговорил о хозяине зимы Морозке как о лютом старикане, который не раздавал дары, а собирал.

— Точно! — подтвердил Матвей. — Когда мы гуляли по музею деревянного зодчества! Он еще показал нам дом с русалкой на фасаде.