Золотой гребень для русалки

Лея, не чувствуя под собой ног, ступила на снег. Сумерки, позолоченные светом фонарей, дохнули в лицо морозом. Внутри у Леи все сжалось, сплелось в тугой узел так, что сердце замерло.

— Почему они в масках? — лениво спросила Мио.

— Прикольно… — пробормотала Юна.

На ее рыжие кудри падали снежинки. Мужчина, представившийся хозяином, не сводил с нее глаз. Потом его взгляд остановился на Лее.

— Добро пожаловать… — вымолвил он аккуратно очерченными губами.

По-мужски твердая форма подбородка, гладко выбритого, с продолговатой ямочкой посередине позволяла сделать вывод о чертах его лица — наверняка весьма привлекательных.

Дом, куда привезли девушек, стоял среди вековых деревьев. Два этажа, двускатная крыша с выступом, крыльцо с широкой пологой лестницей и перилами, колонны у входа, высокие окна — казалось, за окнами притаилось что-то страшное. У Леи закружилась голова. Не хватало грохнуться в обморок при всех, дать пищу для сплетен своим «подругам». С каким наслаждением они доложат о ее слабости Калганову…

— Что с вами? — спросил господин Борецкий.

У Леи земля ушла из-под ног, она покачнулась, но устояла, глубоко вдохнула и выдавила напряженную улыбку.

— Мы очень устали, — объяснила за нее Чара. — Нам бы отдохнуть часок-другой…

Но отдых не пошел Лее на пользу, скорее, усугубил недомогание. И теперь, когда пора было спускаться на первый этаж, петь, танцевать, развлекать гостей Борецкого, ее тело налилось свинцом и отказывалось подчиняться…

Глава 20

Восемь веков тому назад

Ей приснился кошмар — как будто она мечется в жару, волосы прилипли ко лбу, трудно дышать… Знахаркины снадобья больше не помогают, и жизнь медленно покидает ее молодое красивое тело, как покидала дряхлое, изможденное болезнью тело князя, ее мужа.

В княжеской спальне темно, жарко, — тускло горит свеча, пахнет целебными травами, ладаном и воском. Кто-то перешептывается — украдкой, таясь в душном мраке.

— Грех… Божья кара…

Слова доносятся до княгини, но ею уже овладело безразличие. Пусть говорят, ей все равно. Она уходит, покидает этот мир. Там, за зыбкой пеленой тумана, ее ждет волхв, манит к себе, зовет. «Где ты? — силится произнести она, но язык не слушается. — Куда мне идти? В Ирий… или в христианский рай? Но ведь туда пускают только святых. А я… а мы с тобой… согрешили…»

Радмила со стоном просыпается, вскакивает в ужасе, хватает знахарку за узловатую руку…

— Где я? Куда попала? Он… звал меня…

Старуха молча смотрит, прищурившись. Свеча слепит ее.

— Что ты… что ты, касатка… его уж нет. Похоронили, честь по чести… как ты велела. Все исполнили! Не сомневайся… Могилу соорудили глубокую, надежную. Ни зверю не добраться, ни человеку.

— Как он… умер?

— Быстро. Рана была на шее, сбоку… Кровь отворилась да вся и вытекла.

Княгиня залилась слезами. Все ее покинули, и супруг, и возлюбленный, одна она осталась на всем белом свете. Нет, не одна — с ребенком под сердцем, зачатым от чародейства. А может, и не было никакого волхвования? Просто от любви зародился плод в ее чреве? От молодой страсти? От горячих ласк?

Она прижала руку к животу и закрыла глаза. Тотчас возник перед ней красавец-волхв, произнес сурово: «А ведомо ли тебе, какой жертвы он требует?»

Это все идол! Крови возжаждал… Напился ли досыта?