Золотой гребень для русалки

Ульяновна, отдуваясь, опустилась в мягкое кресло, забыв о своих обязанностях поварихи и официантки. Молодые парни-помощники, поддавшись всеобщей прострации, поникли. Только «русалки», подобно заведенным куклам, продолжали водить хоровод вокруг Ярилы и его соломенной подруги. Лея украдкой бросала туманные взгляды на ватафина. То ли между ними существовал какой-то сговор, то ли…

Матвею стало душно, он колебался, расстегнуться ему или распахнуть одно из окон. К Астре подошел волхв, отозвал ее в сторонку.

— Выйдем в коридор? На пару слов.

Она с радостью согласилась.

— Ты видишь Лею и Борецкого? — глухо, нервно проговорил он, беря ее под руку. — Кажется, между ними что-то зреет? Это больше, чем положенные по обряду роли!

— Я бы не торопилась с выводами.

— Мне с трудом удалось вручить ей подарок, золотой гребень.

— Все-таки она взяла?

— Да, но продолжает меня избегать, а с Ильи глаз не сводит. И он тоже… подпадает под ее очарование. Они украдкой переглядываются, норовят коснуться друг друга, будто невзначай.

— Ты поговорил с ней? — прошептала Астра.

— Обиняками. Она не призналась, почему сбежала тогда из «Спички».

— Все отрицает?

— Не совсем, однако на откровенность не идет. Она что-то скрывает! Я не чувствую прежней страсти к ней, но дико ревную. Готов убить их обоих! Странно, правда?

Астра не стала отрицать.

В коридоре было гораздо прохладнее, чем в зале. На гладком паркетном полу отражались светильники.

— Не ожидал, что все так обернется! — с сердцем воскликнул Вишняков. — Что прикажешь делать?

— Хочешь, я попробую выяснить у Борецкого…

— Ни в коем случае, — резко возразил он. — Если у них возникла взаимная симпатия, глупо вмешиваться.

Астра почти физически ощущала витающую в воздухе угрозу, не понимая, откуда она исходит.

— Я ужасно волнуюсь, — признался волхв. — Как будто должна случиться беда. Никогда Илья не был так возбужден. У него полно коротких романов, он непостоянен и, я бы сказал, легкомысленно относится к сексу. Они с женой давно спят порознь. Лидия знает о его связях с другими женщинами, но ей все равно.

Они стояли у выступа, который служил пьедесталом для гипсовой скульптуры античной девушки, поправляющей сандалию.

— Илья собирается заказать ее из мрамора… — рассеянно произнес Вишняков, проведя рукой по ноге юной гречанки.

Внезапно открылась дверь зала, и оттуда выскользнула «русалка». Лея! Он узнал ее по цвету сарафана. Следом за ней показался ватафин. Лея, не глядя по сторонам, кинулась по лестнице на второй этаж…

Глава 23

За несколько минут до этого у елки состоялся зловещий разговор. Говорил Арлекин. Он где-то вычитал, что обычай украшать игрушками и блестящими бусами лесную красавицу имеет довольно мрачную и даже жестокую подоплеку.

— Какую же? — заинтересовался Борецкий.

— Боюсь, это испортит тебе аппетит, Илья. Ой, пардон! Виноват! — дурашливо поклонился Бутылкин. — Ты же у нас сегодня не Илья, а главарь русальской братии! Я обязан тебе подчиняться…

— Вот именно.

— Ну, что ж, ты сам захотел, — продолжал кривляться и вихляться Арлекин. — Древние язычники, кельты, кажется, вовсе не считали владыку Севера добрым дедушкой, который в новогоднюю ночь носится на волшебных санях, запряженных оленями, с мешком подарков и раздает их детишкам. Отнюдь! Это был наводящий ужас хозяин вечных льдов и мертвящего холода, который приводил людей в трепет. Чтобы он не погубил будущий урожай и не выстудил их дома, жители селений приносили в жертву свирепому божеству юную и прекрасную девушку, желательно девственницу. Ее раздевали и привязывали к дереву. К утру тело девушки замерзало и покрывалось инеем. Вот вам и прообраз Снегурочки! Ха-ха-ха-ха!

Никто не разделял его наигранного веселья. Борецкий слушал с возрастающим удивлением. Чего-чего, а этакой страсти он не ожидал.

— Визит Великого Старца с мешком предвещал верную смерть, — торжественно продолжал Арлекин. — После его посещения в доме оставались только обледенелые трупы. Задабривая повелителя снегов и пурги, кельтские жрецы-друиды развешивали на ветках огромных елей внутренности жертвенных животных, а иногда и людей. Много позже из соображений гуманности их заменили шарами и гирляндами.

— Какая гадость… — выдохнула Коломбина. — Ты с ума сошел! Прекрати сейчас же!

Но Бутылкина уже нельзя было остановить.

— И вот она, нарядная, на праздник к нам пришла-а… — затянул он известную новогоднюю песенку про елочку. — И много, много радости детишкам принесла-а…

— Придурок, — возмутился Борецкий. — Что ты несешь?

Арлекин смешно вытаращил глаза и показал язык. Он снова заговорил, подчеркнуто академически, будто на лекции, что совершенно не вязалось с его мимикой и жестами.

— Я не настаиваю на абсолютной истинности вышеизложенного, однако есть такая версия. А вы не знали?

Он гомерически расхохотался, тогда как присутствующие подавленно молчали.

— Отвратительная шутка! — затопала ножками Коломбина. — Не фиглярствуй, Степа!

Она впервые за все время назвала его по имени.

— Разве я не должен потешать публику своими выходками? Я же шут, Арлекин! А ты — моя веселая подружка!