Золотой грех

Хановский в его здоровенной широкой лапище мгновенно трезвел и только тихо вырывался, пытаясь освободить горло, потому что ему было нечем дышать. Рублев наконец отпустил рубашку, и Хановский от неожиданности чуть не упал. Он откашлялся, потирая горло, и постарался говорить уверенным тоном с некоторой развязностью.

— А где я тебе спецназ найду в этой дыре? Два бывших мента, два бывших контрактника с Кавказа. Ты сам-то знал, кто в тех машинах ехал, если они и этих пощелкали, как пацанов? Не знал! А чего на меня орешь? Если боишься, что через меня и на тебя выйдут, то не боись, Саша Хана «горбатого лепить умеет». Нету ко мне от них дорожки! Нету!

— Нету! — передразнил его Рублев. — Одно тебя и спасает, что за шкуру свою дрожишь и перестраховываешься.

Собственно, за это Рублев и ценил Хановского. Именно поэтому он и имел с ним грязные дела в Чите. Хановского знали многие из уголовной среды. И даже в этой подлой и гнусной среде он слыл человеком беспринципным и подлым. Его боялись, его ненавидели, его избегали, но неизменно обращались к его совету, когда надо было что-то сделать «шито-крыто». Хана всегда помогал советом, всегда сводил, оставаясь в стороне, с нужными людьми и годными для этого дела специалистами.

Хановского много раз сдавали в уголовку с потрохами, и каждый раз он изворачивался благодаря своей хитрости и боязни угодить на зону. В результате на него никогда не было улик, не существовало свидетелей, которые могли бы подтвердить его участие хотя бы в сговоре. Да, что-то говорил, темнил что-то, вроде обещал помочь, а вроде и смешинками отделывался.

И только самые близкие люди, всего два или три человека на свете знали, что именно Саша Хана может организовать любое дельце в Чите, подобрать нужных людей любой квалификации для практически любого дела. И после того, как Рублев вышел на Хановского, тот стал действовать лишь по его указке и в его интересах. Для остального уголовного мира Хана так и оставался болтуном, насмешником, подленькой личностью, который папу с мамой продаст.

— Кто знал, на какое дело шли эти четверо?

— Никто не знал, — презрительно усмехнулся Хановский. — У меня так дела не делаются. Пошли на охоту, а кто звал, подтвердить некому. Сами меж собой сговорились, сами все сделали.

— Если б я тебя как облупленного не знал, — зло прошипел Рублев, — давно бы вот этой собственной рукой удавил. Смотри у меня, Хана! Еще один прокол и… Запоминай дальше! Надо прочесать тот район, где ушла от твоих гавриков «Мазда». К карьеру пусть не суются. Там сейчас полиция будет лазить. Может, аквалангистов привезут. Тебе найти следопытов хороших, чтобы сообразили, куда могли пойти двое, что в «Мазде» были. Куда они могли дойти, где им спрятаться можно. Короче, из леса их не выпускать. Лучше там и закопать, но чтобы я видел. Вот бабло!

Рублев вытащил из внутреннего кармана пиджака прозрачный полиэтиленовый пакет и отдал Хановскому. Тот хищно повел носом, разглядывая краснеющие при свете уличного фонаря пятитысячные купюры.

— Завтра утром в том же месте возьмешь два свертка, — продолжил Рублев. — Две «плетки» с «глушаками». Оптика хорошая. Прикажи особенно беготней не заниматься, а валить при первой же возможности.

То, что у Юли снова началась депрессия, Веня понял сразу. Они устали с Саней Халовым столько дней находиться почти без сна, а тут еще женские капризы. Большой дом требовал содержания, включая и содержание людей. Можно было просто ограничиться услугой доставки еды из супермаркета, но Веня с Халовым боялись, что им подсунут если не бомбу, то яд уж запросто.

Как и кому ходить за продуктами, решили просто. Поскольку всех охранников дома Давыдова в городе могли знать в лицо, то посылали их, но или Веня или Халов страховали их со стороны. Дом тоже приходилось охранять круглосуточно, а тут еще периодические капризы у Юли. В который уже раз Веня слышал из ее комнаты грохот опрокидываемой мебели и истерические выкрики.

И опять пришлось рисковать и идти «подставлять свою голову». Кроме Вени, Юля практически ни с кем из охраны разговаривать не хотела. Когда, постучавшись, он вошел в комнату, девушка накинулась на него с руганью, как будто именно Веня был виноват, что отец с ней почти не разговаривал.

— Ты представляешь себе? — кричала Юля не стесняясь, что ее услышат внизу. — Ему некогда! Он занят! Его дочь тут чуть не убили, они Глеба ранили, он там один лежит в какой-то долбаной клинике, а он со мной не может поговорить!

— Ты чего? — попытался мягко урезонить девушку Веня. — Кто с тобой не хочет разговаривать?

— Папуля мой! — драматично вскинув руки, крикнула Юля. — То у него заседание, то у него совещание, то он недоступен, то просто не берет трубку.

— Но у него в самом деле напряженный график работы.

— Ты-то помолчи еще! Защитник нашелся. Я, может, в Москву хочу! Мне надоело тут с вами сидеть и дрожать…

— Ты же раньше ничего не боялась? — снова улыбнулся Веня. — Ты всегда была такая храбрая…