Золотой грех

Теперь он понял, чего они там тянули резину. Одновременно вспыхнули два сильных фонаря, и тут же загрохотали выстрелы. По стенам ударили пули, высекая искры и выбивая каменную крошку. Перехитрили они его. Свет, конечно, рассеивался и немного освещал всех. Но Моргунова он слепил больше. И его крупная фигура за стойкой вдалеке все же бросалась в глаза.

Он выпустил очередь по фонарям, стоявшим между рельсами, и бросился вперед за следующую стойку. Ему повезло. Один фонарь отключился, а второй от близкого попадания пуль подскочил, и теперь его луч бил не вдоль штрека, а в стену, одинаково освещая его и троих преследователей. Несколько пуль, выпущенных вслед Моргунову, прошли совсем рядом. Он успел понять, что стреляют эти люди не очень умело — не с опережением цели. Снова метнувшись через всю ширину штрека, Моргунов выпустил попутно длинную очередь на уровне колен и услышал крик боли. Попал в кого-то! Теперь добить им второй фонарь и рысью вперед…

И тут земля ушла у него из под ног. Ощущение было, как будто тело потеряло вес, а весь мир закрутился вокруг тебя. Страшный грохот ударил не только по ушам, он заполнил все пространство штрека и все внутренности от горла до кишечника. Во рту захрустело, горло забило пылью, а по ногам ударило, как поездом. Моргунов упал, интуитивно закрывая рот полой куртки. Кашель давил, а по ушам било волнами воздуха. Казалось, что рушится все вокруг, и вот-вот на тебя самого рухнет потолок, изорвет тело острыми камнями, раздавит в лепешку. Но сверху летели только мелкие осколки, сыпался щебень.

Моргунов с трудом поднялся на ноги. Земля плясала под ногами, стены коридора лупили его в плечи и толкали, но он все же побежал вперед, туда, где должен быть выход. Он не помнил, сколько раз падал, обдирая колени и локти, сколько раз бился головой о стены или потолок. Дышать было нечем от пыли, он отхаркивался и снова торопливо двигался по штреку. Как ему казалось, бежал.

Потом он очнулся от свежего воздуха и понял, что лежит. Кашель снова стал раздирать горло и легкие, но теперь его еще и вырвало. Рвало долго, с густотой, но когда немного полегчало, Моргунов увидел впереди свет. Значит, почти дошел. Все болело, саднило нестерпимо, по лицу текло липкое, застывающее, слепящее глаза и солоноватое на вкус. Он поднялся, превозмогая боль во всем теле, и побрел на свет. Вот и выход.

Синие цветы багульника засветились вместе с солнечными лучами, пахнуло свежей сыростью, защебетало и затрещало птичьими голосами. Моргунов подошел к самому краю и оперся рукой о стену. К своему великому удивлению, пистолет он не выронил, а продолжал сжимать в руке. Он улыбнулся и выглянул из штрека. Заросшие кустарником конструкции выездных аппарелей были на месте. Дальше виднелась немного подгнившая деревянная платформа. Да, тут не сложно расчистить дорогу для конвейера или для большегрузных машин.

— Дым, — сказал Иванов, — чувствуешь?

— Нет, — Глеб повел носом, но потом пожал плечами. — Тайга, что ли, горит?

— Ну, если бы горела тайга, тут сейчас знаешь, что бы творилось. Вся живность дружно рванула бы от огня спасаться. А у нас тишина. Костер это, Глеб, костер. Пошли, только тихо. Если это простые охотники-промысловики, то ничего. А если чужаки, то мы сразу поймем. Только след в след, смотри под ноги и молчи.

Так они гуськом шли около часа, стараясь не издавать ни звука. За этот час преодолеть удалось смехотворно маленькое расстояние, зато к маленькой полянке они вышли совершенно незаметно. Здесь были и костер, и шалаш из прислоненных к дереву жердей, обложенных еловым лапником. А еще тут был человек в драной фуфайке. И этот человек после нескольких неудачных попыток столкнуть палкой птичье гнездо, сам полез на старую одинокую сосну.

Иванов обернулся к Глебу, задорно подмигнул и махнул, чтобы тот шел следом. Глеб очень удивился, что его спутник перестал таиться, но решил доверять ему. Иванов вышел на середину поляны, посмотрел вверх на человека и громко крикнул:

— Эй, бананы тут не растут!

И тут Глеб увидел. Странно, но над воротником фуфайки и ниже грязной вязаной шапки на них сверху смотрело черное, натурально африканское лицо. Хотя больше оно было грязное, нежели черное. Но губы, нос, черные вьющиеся волосы, выбивающиеся из-под шапочки, — все выдавало в этом человеке африканское происхождение.

— Вас не Александром Сергеевичем зовут? — продолжил развлекаться Иванов. — Что-то выдает мне в вас эфиопское происхождение. «Выпьем с горя, где старушка!»

Человек, наконец, спустился с дерева и настороженно остановился на другом краю полянки. Иванов хотел было уже приступить к выяснению обстоятельств печального положения аборигена, как за его спиной раздался сдавленный возглас. Резко обернувшись, он увидел, как Глеб, схватившись обеими руками за голову, смотрит странным взглядом на незнакомца с черным лицом.

— Господи, да это же… — Глеб гримасничал, шевелил губами и… улыбался. — Я вспомнил, это он, Дима, он!

— Кто? Стоять! — заорал Иванов и бросился догонять чернокожего человека.