Золотой гроб

 Сестрица хотела пошутить и по поводу непонятного словца, но глянув на суровое лицо парторга, поостереглась. Парторг и сопровождающие его лица (возчик, проштрафившейся лошади и пенсионер Дурандин) степенно вышли из медпункта.

 На предложение членов парткома колхоза, пойти на больничный, Егор Иваныч публично и с пафосом, принятым в среде профессиональных партработников, отказался, сказав, что никакая махровая лошадь не сломит дух настоящего коммуниста. Правда, потом выяснилось, что в день выдачи жалования, он получил и 100% 'больничных', и полную зарплату. Председатель ревизионной комиссии колхоза нормировщик Напылов задал секретарю парткома робкий, но принципиальный вопрос, — мол, колхозный Устав гуманен, — он позволяет заболевшему колхознику за время болезни получать ровно столько, сколько и во время работы. Но надо получать что–то одно: или больничные, или зарплату?! На это Егор Иваныч не задумываясь, ответил, — а, что вы хотели? Скажите, я болел?

 - Ну, болел — подтвердил председатель ревизионной комиссии.

 - Но работал?

 - И работал — согласился изумленный председатель

 - Поэтому–то, я и получил, и больничные, и зарплату.

 Посрамленный общественник долго чесал затылок, потом ушел.

 Главбухом колхоза к тому времени уже работала жена Егор–чика, как верная декабристка, последовавшая из города за мужем в деревенскую ссылку.

 На селе Егор Иваныч прижился сразу. На ленинских субботниках он очень аргументировано и красноречиво убеждал сельчан в пользе 'красных суббот', как Ленинской традиции, в формирование коммунистической личности. После этого, он первым поднимал скользкое после дождя бревно. Через десять минут парторг уходил по своим партийным делам ближе к своему сейфу и возвращался уже только в обед для торжественного закрытия субботника. Но, торжествовать уже было не с кем. На месте, где еще утром все кипело и бурлило возвышенной страстью к труду, где священная чаша патетического энтузиазма выплескивалась золотыми словами о близкой победе коммунизма лежало штук пятнадцать темных бутылок с красными наклейками 'Портвейн 777' и валялись чьи то грабли.

 Но, и эти недоразумения, действительно, не могли сломить дух настоящего партийца. По вечерам, замучив колхозного киношника, у которого в клубе находился сельский радиоузел, с 19 00 до 20–00 вещал по местному радио о деревенских новостях и проблемах, делая упор на критику местных выпивох. То, что он сам, бывало, после радиопередачи на глазах радиослушателей шел через площадь зигзагами, считалось оправданным.

 - Если не я, то кто?! — убеждал он утром председателя.

 Председатель, который приходил на работу, всегда опохмеленным, хлопал его по плечу и говорил — Не переживай, Иваныч! Я все понимаю. Воспитательная работа это, ведь не хухры–мухры. Если ты сам напился, а двоих от этого отвадил, и они вышли на работу, — значит уже успех!

 После такой поддержки, Егор Иваныч вообще уверился в волшебной силе своего партийного слова, признавая в ней необъяснимую моральную потенцию. Поэтому, вызывая под вечер к себе в кабинет, замеченных в выпивке во время работы, коммунистов и беспартийных, он по–товарищески говорил:

 - Кончай пить. Ты же видишь, — что ты одинок в этом мире. Весь колхоз, не покладая рук, следуя линии….

 - Так ведь, Иваныч — сказал ему однажды механизатор Гульнев, мы же в замкнутом кругу витаем: живешь — хочется выпить, выпьешь — хочется жить…

 - Ну, ты мне тут не философствуй — возмущался Егор Иваныч, — придумал, понимаешь, круговорот воды в природе.

 - Водки — поправлял его Гульнев.

 - Я не знаю чего, но только круговорот. Это не правильно. Для строительства социализма пьяные строители не нужны. Только тогда мы ступим на светлую дорогу коммунистического будущего, когда всем скопом бросим пить!

 Убедить мужиков во вреде выпивки, обычно переходящей в запой, красноречивым языком парторга было проще простого. Но, все равно, скопом не получалось. Бросали поодиночке.

 Вызванный 'на ковер' колхозник к концу горячей речи Иваныча, плакал, разбрызгивая слезы, бил себя в грудь и обещал 'завязать'. Между прочим, в колхозе находились и волевые мужики, которые после данного слова и впрямь бросали пить на целую неделю, а то и больше.