Золотой гроб

 пахло килькой в томатном соусе и пролитым на скатерть самогоном. Ближе к ночи кто–то уже не удержался и упал с крыльца. Кого–то, ругаясь и волоча его ноги по сухому песку, протащили под фонарем через деревенскую площадь. Носки ботинок уносимого гостя оставляли на песке две неровные борозды, олицетворяющие для него два знаковых постулата: 'день прожит' и 'что несет нам день грядущий?' Кто–то спал прямо за столом. Один гость сначала задремал на подставленном под скулу кулаке, но через минуту его голова сорвалась и уткнулась в тарелку с макаронами. Гость на это мелочное обстоятельство не обратил внимания. Свадьба продолжалось.

ФЕДЬКИНА КОНФУЗИЯ

 К раннему рассвету, шумное празднество пошло на убыль. Свои деревенские, взявшись под руки, с песнями шли по берегу вдоль светлеющей улицы по домам. Мы с Валерием, и всем байдарочным отрядом, прихватив пару бутылок самогона и закуски, устроились впереди дома на берегу реки, пили зелье и рассуждали о традициях деревенской свадьбы. Приезжие гости, кто сами, кто с помощью более трезвых гостей, разбрелись по разным уголкам обширного деревенского дома и брякнулись спать..

 Видя, что бережно подготовленная в специально отведенной комнате белоснежная постель безнадежно занята, завалившимся прямо в ботинках людом, молодые, в нетерпеливом предвкушении брачного таинства, ушли ночевать к соседям. Федор еще минут десять наяривал на гармошке и перемигивался с Любкой. Он пил, как и все, но так, чтобы не упасть, поскольку Любка уже давно своим взглядом однозначно дала понять, что дело на мази и лишь бы дождаться конца свадьбы.

 Нина, — Федорова жена, вместе с другими родственниками стала хлопотать по уборке столов, подметанию полов, мытью посуды и приготовлению к завтрашнему продолжению свадьбы. Местная Царица муз и красоты Любка, уже совсем откровенно подмигнув Федору и, показав глазами на дверь комнаты, покачивая круглыми аппетитными бедрами, продефилировала между столов, скрылась за дверью. Там, с грохотом столкнув с дивана пьяного гостя, заняла его место. Федор понял — пора! Он, пошатываясь (больше для того, чтобы жена поняла, что он опять в стельку пьяный) встал, отставил гармонь, подошел к столу и на глазах у хлопочущей с посудой супруги дрызнул еще пол стакана самогона.

 Крякнул. Его шатало из стороны в сторону.

 Нинка, видя такое дело, оставив

 посуду, схватила мужа за пиджак и потащила в соседнюю комнату. Федька

 вырывался у нее из рук и заплетающимся языком бубнил — Куда ты меня.., да

 я.., да ты.., да выпить я хочу, как все но–рр–мальные люди ….

 - Ты что, паразит, — возмущалась Нинка — нешто тебе не хватило, посмотрись–ка в

 зеркало, вся морда наперекосяк. Уже светает, иди спать говорю, алкашь! — С

 этими словами она с усилием впихнула Федора в комнату

 и закрыла за ним дверь. Хитрецу Федьке…, только того и надо. Он,

 осторожно перешагивая через попадавшихся на полу гостей, пробрался к дивану. И через минуту упал в объятия, измученной в ожиданиях буфетчицы. Но, неожиданно для себя получил легкое противление со стороны Любки.

 -Ты что, дерзновенный! — возбужденно шептала она, слабеющими руками отталкивая гармониста. — А, если твоя жена услышит?

 -Да как же она услышит, если она в другой комнате?

 -Так ведь в другой комнате — это не в другой деревне? Погоди, Федьк. Ведь боюсь.

 -Не противься, Любка — неожиданно твердо заявил Федор. — А то ведь я и снасильничать могу.

 Такой бурной и продолжительной любви, наверное, отродясь не видела

 деревенская комната. На улице уже кричали ранние птицы, орали петухи, а

 среди храпа и сонного ворчания гостей, на диване разыгрывалась

 удивительная французская сцена. Несмотря на свой хлипкий вид, Федька глухо рычал как трапезничающий африканский лев, а разведенка Любка, три дня не испытывавшая радости настоящей любви, забыв обо всем на свете, тонко кричала, словно израненная, но жаждущая жизни лань. Диван ходил ходуном, ритмично стукался своей деревянной спинкой о стену, и вот–вот должен был развалиться. Федька, еще не потеряв окончательного чувства реальности, закрывал Любке рот и умолял ее замолчать. Это не помогало. Любка кричала все громче и самозабвеннее.

 - Братцы — сказал Санька, показывая на окно, откуда доносился крик буфетчицы, а ведь там не иначе как драка, кого–то бьют?

 Мы с Валеркой и Мишкой ворвались на крыльцо, вошли в темный коридор. Рассветные тени шатались и плавали на дощатых перегородках. Разбуженные Любкиным криком мухи, с разгону бились глупыми головами об стекло над дверью. В горнице родственники жениха и невесты, оставив посуду с недоуменными лицами, столпились перед дверью в соседнюю комнату, откуда доносились крики. Затем рывком открыли дверь, включили яркую люстру и сгрудились в проходе.

 Ошеломленный, взъерошенный Федор, подняв голову над диваном, смотрел, моргая на разъяренное лицо своей супружницы, и на родню. У Нинки тряслись губы, она силилась что–то сказать, но только крепче сжимала свои маленькие кулачки, а ее щеки пошли розовыми пятнами.

 Все, спасения не было.