Золотой капкан

Теперь была перед ним одна задача: уйти подальше, затеряться в тайге, чтобы уж не нашли. Сизов болен, еле ходит, а чалдон точно кинется по следу. А уж он тут как дома. И у него ружье…

Истерзанная бурей тайга шумела как-то по-новому, будто плакала. Красюк все же решил остановиться, чтобы перекусить да рассудить, куда идти дальше. Да и о ночлеге пора было подумать. Ночь накрывает тайгу внезапно, как шапкой. Застанет в неподходящем месте, всю ночь придется маяться. А завтра снова идти.

Сидя под сосной, он пожевал безвкусное мясо, что прихватил с собой. Решил воспользоваться советом Мухомора и идти к узкоколейке. А там видно будет. Потом лег и задрал ноги на коряжину. Еще когда служил в армии, не раз слышал: лучший отдых ногам, если их поднять.

Но едва лег, как глаза сами собой начали закрываться, и он заставил себя встать. Постоял, оглядываясь, поднял с земли тяжеленный вещмешок, и в тот момент, когда разгибался, увидел близкую вспышку выстрела. И будто палкой со всего маху ударили его по руке, по боку.

Очнувшись, Красюк сразу подумал о нанайце: выследил чалдон. Но из кустов с ружьем в руке вышел Хопер. Схватил сидор и хрипло засмеялся, как закашлялся. Спросил:

— Чего в сидоре?

Красюк застонал. От боли, от досады, от горечи. Что Хопер может выстрелить еще раз, в упор, об этом не подумалось.

— Опять камни?

Не дождавшись ответа, Хопер перевернул вещмешок, вытряхнул из него все на землю, поднял плотный, поблескивавший полиэтиленом сверток, взвесил на руке. Ткнул его ножом, высыпал на ладонь несколько крупинок.

— Вот оно! Рыжевье!..

— Давай… пополам, — неожиданно для самого себя предложил Красюк.

Хопер опять хрипло закашлялся. Шагнул к Красюку, схватив за телогрейку, рывком поднял его.

— Ноги целы?

— Ты мне руку…

— Повезло. Если бы в ногу — хана. А так доберешься куда-нибудь.

— Сука ты, Хопер!

— Я тебе за суку! — Он поднял ружье. И опустил. Замахнулся прикладом. — Беги, пока я добрый. Ну!..

И Красюк побежал.

— Давай, давай! — хохотал сзади Хопер. — Остановишься, пули не пожалею.

Висевшая плетью левая рука мешала бежать. Особой боли пока не чувствовалось, но Красюк знал: боль придет потом. В рукаве было горячо и мокро. Надо бы остановиться, хоть как-нибудь перетянуть рану, но он все бежал, шатаясь и спотыкаясь.

В какой-то момент показалось, что его схватили сзади. Дернулся, услышал треск обломившегося сучка. Обрадовался, поняв в чем дело, но тут же вскрикнул от боли: острый шип, проткнув телогрейку, вонзился в бок. Красюк дернулся, здоровой рукой потер бок, почувствовал и там тоже мокроту крови.

Он начал выбираться из колючего кустарника, но тут вдруг увидел прямо перед собой узкую длинную морду с клыками, торчавшими книзу. Холод дрожью прошел от затылка к пяткам. В следующий миг морда исчезла, и кто-то большой и гибкий метнулся в сумрачной чаще, и послышался сдавленный крик, словно тут, совсем рядом кто-то кого-то душил. Красюк рванулся в сторону и отпрянул: прямо на него, сверху вниз, распластавшись в воздухе, летело что-то глазастое, мохнатое, похожее на черта, каким он себе его представлял по страшным сказкам, до которых зэки большие охотники.

И тогда он закричал в истеричном испуге, как кричал только в детстве во сне, когда чудились страшилища. И вдруг услышал голос, от которого новая волна холодной дрожи прошла по спине:

— Чего кричи? Чего зверя пугай?

До него не сразу дошло, что это Чумбока. И совсем не подумалось, что чалдона надо опасаться не меньше, чем Хопра.

— Черт-те что тут летает да прыгает! — крикнул он, оглядываясь, соображая, откуда послышался голос.

— Зачем черт, нету черта. Дикая кошка кабарга охотись. Белка-летяга прыгай. Каждый людя кушай хоти…

Чумбока вышел из-за ближней елочки, обутый, как обычно, в легкие кирзачи, одетый в свою плотно облегавшую тело брезентуху. Ружье у него было закинуто за спину, и это Красюка успокоило.

— Ты куда ночью ходил? — спросил он, чтобы только не молчать.

— Тайга ходи, косуля стреляй, кушай нада.

Красюк поверил сразу и удивился самому себе, своим утренним страхам. И расхохотался громко, истерично.

— Кто стреляй? — спросил Чумбока.

— Бандит один. Хопер. Вот, в руку…

— Кажи.

Послушно раздевшись, Красюк увидел кровь на руке и вдруг почувствовал, как поплыло все перед глазами. Поспешно опустился на землю, вспомнив, что всегда, еще с детства, терпеть не мог вида крови. Давно его не мутило от этого, думал, все забылось, а оно вот и вспомнилось.

— Скоро заживи, — сказал Чумбока, присыпая рваную кожу какой-то гадостью. — Ты счастливая. Два раза злая росомаха стреляла, два раза промахнись.

Он приложил к ране свежую бересту, завязал тряпицей, а потом и веревочкой, которые нашлись в его заплечном мешке. А Красюк, успокоившись, начал думать о том, как бы заставить чалдона догнать Хопра да отнять золото. Но Чумбока о золоте не заговаривал, а самому засвечиваться не хотелось. Если он еще не обнаружил пропажу, то можно и дуриком прикинуться: знать ничего не знаю.

Но и дать Хопру уйти с золотом — было выше сил.

— Давай догоним бандита, — предложил он. — У него ружье, но и у тебя тоже ружье. И нас двое.