Золотой характер

Месяца два назад в Васину голову явилась довольно остроумная идея заточки резца. Осуществив ее, Вася неожиданно для самого себя стал героем дня. Сперва о нем упомянули на цеховом собрании, потом на общезаводской производственной конференции, потом на городском слете ударников, потом на республиканском совещании по внедрению новых методов труда. И почему-то так получалось, что каждый оратор старался украсить Васю какой-нибудь свежей деталью. Как будто он был их собственностью, которую нужно было во что бы то ни стало расхвалить и продать.

Постепенно его новый образ принял довольно четкие фермы. Это был уже не Вася, а Василий Николаевич — «гордость нашего завода, города, области…» Заточка резца была уже не просто заточкой резца, а результатом кропотливой воспитательной работы, которую вели с ним на протяжении всей его молодой жизни родители, пионервожатые, школьные учителя, старшие товарищи-производственники.

Возле его станка стали появляться экскурсанты с соседних заводов, которых приводил всегда один и тот же веснушчатый представитель горкома комсомола.

Сперва Вася смущался и даже сердился. Ведь он был просто толковым парнем, которому пришла однажды в голову удачная идея заточки резца. И если говорить честно, он даже не знал, что его сейчас волнует больше: очередная рационализаторская мысль или отношения с Тамарой. Иногда ему даже казалось, что он любит Тамару гораздо больше, чем свой токарный станок.

Но постепенно Вася вошел во вкус. Непомерные похвалы в его адрес стали вызывать в нем какое-то особо сладкое чувство. Если на каком-нибудь собрании о нем забывали сказать, он уже считал себя задетым. Товарищи не могли его узнать. Даже здороваться он стал как-то по-другому. А когда ему, молодому парню, предоставили на октябрьские праздники однокомнатную квартиру с телефоном, Вася окончательно взвился в облака. Душа его жаждала все новых и новых почестей…

— Понимаете, — говорили из радиоредакции, — мы бы хотели включить в передачу ваше новогоднее интервью об этом самом сверле…

— Резце, — поправил Вася.

— Да, да, резце, извините… Так не могли бы вы сейчас подъехать к нам на студию? Мы подошлем машину.

— Я бы с удовольствием, дорогие товарищи, но, сами понимаете, Новый год… Скоро гости придут… Может, другим разом?

— Да вы не беспокойтесь, Василий Николаевич. В крайнем случае, если вы не можете приехать, мы сделаем иначе. Наша аппаратура позволяет производить магнитную запись прямо с телефонной трубки. Это займет всего минут семь-восемь. Вам хватит получаса, чтобы подготовиться?

— Хватит, — сказал Вася. — Давайте звоните, я буду готов.

Когда снова зазвонил телефон, он действительно был готов.

— Итак, начинаем, — сказали из радиостудия. — Старайтесь говорить внятно, технические названия и термины, произносите разборчиво.

Вася прикрыл микрофон рукой и откашлялся.

— Дорогие товарищи, что я могу сказать о себе? Заточка резцов — для меня самое любимое дело… (Тут он почему-то подумал о Тамаре).

— Одну минуточку, Василий Николаевич, что-то очень громко получается. У вас, видно, сильный резонанс в комнате. Попробуйте приблизить трубку ко рту и говорить немного тише… Начали!

— Дорогие товарищи, о себе я могу сказать так: заточка резцов для меня самое любимое дело…

В трубке смущенно закашляли.

— Товарищ Трубников, вы уж нас извините, но со звуком опять что-то неладно… Необходимо создать фоническую среду. У вас есть в комнате шкаф?

— При чем тут шкаф? — удивился Вася.

— Понимаете, какая штука, попробуйте войти с телефоном в шкаф…

— Как в шкаф?

— А просто так, как в кабину… Мы иногда так делаем, если резонанс слишком сильный.

— Но тут короткий шнур и до шкафа не достанет.

— Тогда не сочтите за труд передвинуть шкаф поближе… Вы уж не сердитесь на нас…

— Да ладно, чего там… Я его сейчас…

Шифоньер оказался на редкость малоподвижным, но Васино честолюбие могло сдвинуть с места и гору. Через минуту он доложил звукооператору:

— Шкаф у телефона.

— Начали!

Вася растолкал пиджаки и пальто и плотно прикрыл за собой дверцу.

— Дорогие товарищи, скажу несколько слов о себе. У каждого должно быть свое любимое дело. Я лично очень люблю Тамару…

В трубке немедленно раздался щелчок, а у Васи на лбу выступил холодный пот.

— Ой, извините, — смущенно сказал он. — Тут в шкафу такая духота, что я все перепутал.

— Ничего, Василий Николаевич, это не страшно. Все равно мы бы вас вынуждены были перебить. Со звуком снова что-то не выходит. Тембр какой-то дубовый получается. Вы не обратили внимания, ваш шкаф не из дуба?

— Из дуба… — упавшим: голосом признался Вася.

— Ну тогда ничего не выйдет. С этими дубовыми шкафами вечно ерунда выходит: искажают голоса да полной неузнаваемости. Нам это насчитывается как брак. Так что придется действительно ваше выступление отложить.

Но откладывать Васе ни за что не хотелось. Он уже видел восторженные лица радиослушателей и готов был ради этого на любые муки.

— Да вы не смущайтесь, хлопцы, — доверительно сказал он звукооператору. — Может, еще что-нибудь попробуем… Тут возле меня стоит такой круглый столик. Кажется, из ясеня… Ясень — это ничего?