Золотой характер

Нам хорошо известен облик дамы, не желающей ехать с мужем на периферию — в колхоз, совхоз или совнархоз. Это — любимица некоторых сатириков, которые с завидным постоянством малюют ее одними и теми же красками. Раз и навсегда установлено, например, что прическа ее состоит из равных долей перманента и перекиси водорода. Губы — желто-морковные (вариант: густо-лиловые). Жирное туловище втиснуто в перлоновый халат и нейлоновую блузку. На плечах во всякое время года — чернобурка. В этих доспехах несчастная женщина кочует из фельетона в рассказ, из рассказа — в басню. Место ее пребывания — уютная квартира, дача в Подмосковье, Сочи и персональная машина мужа.

Ах, скольких мастеров холодной штамповки кормит эта дама, за свою жизнь не заработавшая ни рубля!

Но Дора Михайловна Косякова взмолилась о пощаде.

— Не надо меня так! — говорила она со слезами на глазах. — Губы я крашу редко, и то в естественный цвет. По комиссионным хожу лишь в поисках сезонной обуви. Одета, как видите, скромно. И какая же я тунеядица? Сама стираю, убираю, готовлю. Вот приходите ко мне на пироги, увидите, какая я мастерица стряпать. Ни дочери, ни сына у меня, к сожалению, нет. Что касается прочего — тут я виновата, каюсь: не пускала мужа в совхоз и сама не хотела ехать.

Мы сжалились, выслушали Дору Михайловну до конца. А выслушав, решили наделить ее другой судьбой.

В соответствии с данными, изложенными Дорой Михайловной, сообщим, что муж ее Харитон Васильевич работал в главке, занимал средний пост, получал среднюю зарплату и считался вполне приличным и добросовестным человеком.

Однажды он, вернувшись с работы домой, сообщил жене новость:

— Меня посылают директором зерносовхоза в Кустанайскую область, на целину. Собирай чемоданы. Да поторопись, урожай нас с тобой ждать не будет. Уборка на носу.

Супруга, помешивая в кастрюле с молоком, ответила:

— Неужели не мог отбрыкаться, растяпа?

— Я и не думал отбрыкиваться. Да и чего ради? У нас с тобой не семеро по лавкам бегают. Ехать нужно, и все.

— Нет, не нужно. Пойди и возьми бюллетень. У тебя сердце.

— На кой мне леший бюллетень? Я лучше за билетами пойду.

— Я не кошка и не позволю таскать меня за шиворот по всяким краям света.

— А я кошку и не приглашаю, — заявил муж.

Убедившись в процессе дискуссии, что муж уперся крепко, стоит насмерть и его ничем не своротишь, жена изменила тональность.

— Харитоша, — сказала она ласково, — Харенька, давай отложим поездку. Хотя бы на год.

— Не могу, — скучно сказал Косяков, запасшись выдержкой.

— В таком случае поедешь один. А кто там тебе будет готовить? На общественном питании ты живо схлопочешь язву двенадцатиперстной кишки.

— Поеду один, — упрямо ответил муж. — Начихать мне на кишку. Ничего с ней не сделается.

Вечером Дора Михайловна поведала о своем горе соседке по квартире.

— С места не двинусь! — клялась она. — Пусть живет один, как Робинзон и Пятница, в этом Пустанае, или как его там.

Соседка помолчала, сделав скорбное лицо, потом пошла в свою комнату и принесла журнал:

— Я не смею советовать, Дорочка, но посмотрите сюда.

На обложке журнала красовалась чудная девушка с приятной улыбкой и роскошными каштановыми кудрями. Девушка стояла возле огромной кучи золотого зерна и, по-видимому, была вполне довольна своим положением.

— Читайте! — посоветовала соседка, тыча пальцем в подпись: «Валя Пенкина из совхоза «Молодежный», одной из первых приехавшая на целину».

— Ну и что?

— Как что? А то самое. Развод ему дадут немедленно. Учтут, что вы сами отказались ехать с мужем на трудный участок работы. Детей у вас нет, а Харитон Васильич еще мужчина хоть куда. Вы читали «Битва в пути»?

Дора Михайловна задумчиво села на мокрую табуретку, с укором глядя на портрет потенциальной разрушительницы косяковского семейного очага.

Но супруга Харитона Васильевича недолго предавалась созерцанию ослепительной улыбки Вали Пенкиной. Называя мужа размазней, шляпой и тому подобными изысканными существительными, она все же знала ему цену и понимала, что такими мужьями бросаться не следует, если тебе стукнул «роковой-сороковой» и ты не Нинон де Ланкло.

Харитон Васильевич был поражен, увидев на полу шесть увязанных чемоданов.

— Ехать — так ехать вдвоем, — кротко сказала жена. — Одного я тебя не отпущу. Кто тебя там будет кормить, бедного! Умрешь с голоду на куче урожая… Но не думай, что это навсегда. Вот уберем одну порцию этой люцерны или сурепки — и обратно…

…Путешествие протекало спокойно только до Пензы. А на этой станции в вагон принесли телеграмму из главка. Косяков прочитал:

«Предлагается разыскать запасные части комбайнам. Видимо груз осел Горьком».

— Какой там еще осел, — сказала жена. — Осел без двоеточия, в смысле остался, сел… Да закрой ты рот! Чего испугался? Я и сама доберусь до целины. Подумаешь, невидаль. Возьми вот этот чемоданчик, в нем дорожные продукты, пирожки, консервы, колбаса. И сходи, пока поезд еще стоит. Совсем незачем тебе тащиться до Куйбышева.