Золотой характер

В сенях кто-то заворошился, послышался деревянный стукоток. Дверь отворилась, и через порог шагнула пестро одетая черная старуха. Угольные глаза словно бросали тень на ее лицо.

— Здорово живете, милые, — пропела старуха тягучим цыганским говорком. — Аль узнал меня, долговекий? Позолоти ручку, всю правду-истину расскажу. Кружит черный ворон над ясным соколом, не уступай ему. Иди своей дорожкой мимо бела камня, мимо ракитова куста.

— А ведь интересно, — усмехнулся Леонтий Петрович. — В сущности, самобытное цыганское творчество. Поворожить, что ли? — покосился он на жену.

— Твое дело, — повела плечами Агафья Дмитриевна. — Мне в молодости одна цыганка предсказала — вырастишь сына и будешь жить до восьмидесяти лет.

— Это она про меня, мама? — спросил Гриша.

— Отвяжись, — одернула его мать. — И что за привычка вмешиваться, когда разговаривают взрослые.

Цыганка вынула зеркальце, а Леонтий Петрович, снисходительно улыбаясь, протянул руку.

— Вижу твою судьбу, золотой мой, на сердешной ручке, — запричитала цыганка. — В большие люди скоро выйдешь, большим начальником будешь.

— Может, тебя управляющим выдвинут, — насторожилась Агафья Дмитриевна.

— Кто их знает. Вообще, был разговор, что Ивана Ивановича переведут, а кто вместо него — вопрос.

Леонтий Петрович значительно поджал губы, а сам зарумянился. Цыганка продолжала причитать.

— Будь осторожен, золотой мой. Копает тебе яму злодей. Опасайся черного ворона с подсолнечной стороны. Употребит доброту твою во зло тебе, отведет твои очи лестью да хитростью…

— Про кого это она? — встревожилась Агафья Дмитриевна. Гриша побледнел и во все глаза смотрел на отца. Леонтий Петрович насупился.

— Сам думаю — про кого? Народ у нас неплохой, дружный. Разве, кто из новых? Недавно к нам Кошкина перевели. Работник знающий, но молчаливый, скрытный. Поди, угадай, что у него на уме.

— А ты с ним не особенно…

Гриша косил глаза в облупленное зеркальце, но ничего не мог в нем увидеть. «У меня глаза не такие, — думал он. — Нужно, как у нее, глаза».

— Позолоти ручку, красавчик, — не унималась цыганка. — Дам тебе горошину с наговором от злодейского умысла. Ты ей три ночи грудь натирай с правого бока на левый, а потом брось ее в мышиную нору и плюнь через плечо.

— Ладно уж, давай, — засмеялся Леонтий Петрович. — Люблю пошутить.

Вечером он разговаривал с женой о цыганах, о цыганских кибитках, о том, что неплохо бы съездить в Москву и сходить в театр «Ромэн». Гриша продекламировал: «Цыгане шумною толпой по Бессарабии кочуют…» Потом пили чай с вареньем и заводили пластинку «Мой костер».

Перед сном Леонтий Петрович взял горошину и принялся натирать ею грудь. Гриша высунул голову из-под простыни и сочувственно наблюдал.

— Папа, не так, — заметил он. — Нужно с правого бока на левый.

— Фу ты, — плюнул отец. — И чего ты не спишь?

— Я сейчас усну, — виновато прошептал Гриша.

Но он долго еще не спал и все думал о том, что хорошо бы взять у отца горошину и натереть себе грудь. Тогда учитель математики, Федор Кузьмич, может, перестал бы срывать на нем зло и ставить ему двойки.

А. Чистяков ГОРЕ НА МОТОРЕ

Окончив училище механизации сельского хозяйства, Пашка Шуткин свою работу в машинно-тракторной станции начал с пешего хождения.

Потом, год спустя, у него появился какой-то велосипед, марку которого так и не мог установить ни один специалист. Только закадычный Пашкин друг механик Вася Булкин — отъявленный балагур и насмешник — сделал заключение:

— Твоя машина, Паша, французской марки.

— Почему ты так думаешь? — спросил Пашка, смущенно посмотрев на принимавших участие в экспертизе трактористов.

— Потому так и думаю, — разъяснил Вася, — что не иначе эту машину во время французского нашествия бросили где-нибудь спешно отступавшие из Москвы французы.

После такого позорного заключения Пашку больше никто не видел на этом велосипеде.

Но полгода спустя он прикатил к МТС на новеньком горьковском «Прогрессе», а еще через полгода носился на шумном, как камнедробилка, «Киевлянине».

Как истый любитель техники, Пашка вкладывал в нее не только всю душу, но и все деньги. Последовательно он был владельцем мотоциклов «К-125», «Москва» и, наконец, снящегося каждому мотоциклисту «ИЖ-49».

Но Пашке и этого было мало.

— В нитку вытянусь, а куплю «М-72», — решительно заявил он.

— Правильно, Паша! — поддерживал его Вася Булкин. — На трех колесах да с прицепом — это же грузовик, хоть дрова из леса вози.

Вася Булкин тем более охотно подтрунивал над Пашкой, что сам уже пережил период повального в нашу эпоху мотоциклетного недуга, которым сейчас в самой тяжелой форме страдал его друг.

О своем намерении стать владельцем мотоцикла с коляской Пашка сообщил Леночке. Но молодая супруга, до сих пор благосклонно смотревшая на забавы свихнувшегося на технике мужа и охотно катавшаяся с ним на мотоциклах всех марок, на этот раз сказала:

— Корову покупать будем, Павлик, не до колясок.

Вот те на! Только что замуж успела выйти, а ей корову подавай! Пашка даже растерялся и ничего не мог сказать в порядке возражения.