Золотой холм

И кого могло принести в такую рань? Не иначе, в деревне кто-то всерьез захворал. Только и от лекарки сейчас мало толку… Заранее приготовив слова отказа, Марика открыла дверь — и сразу забыла все, что хотела сказать. На грудь ей буквально упал гость — молодой парень, почти мальчик. Марика ахнула, подхватила его и повлекла в комнату, в тепло.

Впрочем, оказалось, что гость и сам прекрасно держится на ногах. Он освободился от объятий ведуньи и выпрямился, вскинул голову и убрал с лица растрепанные светлые волосы. Тут только Марика поняла, что это не юноша, а девушка, причем прехорошенькая и совсем молоденькая. Лет семнадцати, не больше. На ней был мужское дорожное платье, заляпанное грязью. Грязь была размазана по личику, с которого на Мирику смотрели огромные отчаянные глазищи. Розовые губки дрожали, как будто девушка готовилась вот-вот разрыдаться. Марика разглядывала ее с возрастающим изумлением. Девушка была явно не местная, не деревенская: на крестьянку она не походила ни статью, ни одеждой. И ручки у нее были маленькие и нежные, хоть и покрасневшие от холода (почему-то перчаток она не носила).

Гостья беспокойно оглядывалась, будто искала кого-то или что-то.

— Садись-ка, погрейся, — ласково сказала ей Марика. — И рассказывай, что у тебя стряслось, девонька.

— Где Ариель? — вдруг спросила девушка ломким от слез голосом. Имя музыканта она выговорила неуверенно и с ошибкой. — Мне нужно его увидеть!

Марика оторопела. Никогда еще к ней в хижину не являлись девушки, которые разыскивали бы ее непутевого названного брата. Если он кого и обижал, то уж наверное не рассказывал, где его можно отыскать, чтобы взыскать за обиды. Что же натворил этот негодник? И когда успел?

— Где он? — продолжала допытываться гостья. — Где?!

— Нету его тут, милая, — как можно мягче ответила Марика. — Уж недели две, как ушел.

Девушка так и рухнула на пол, как подкошенная, и разрыдалась в голос. Перепуганная не на шутку Марика бросилась ее успокаивать. Но ее слова, кажется, не доходили до сознания гостьи. Пришлось поспешно готовить успокоительное снадобье. А чтобы заставить девушку выпить его, пришлось несколько раз шлепнуть ее ладонями по щекам. Только тогда она посмотрела на Марику более или менее осмысленным взором и согласилась выпить несколько глотков терпкого горячего отвара.

— Вы — Марика? — спросила она вдруг. Имя ведуньи она, опять же, выговорила с запинкой и с неверным ударением.

— Да, это я. А ты кто такая будешь, милая?

Гостья хлюпнула носом и попыталась горделиво выпрямиться. Это было нелегко сделать, сидя на полу, но у нее получилось. Маленький покрасневший носик вздернулся к самому потолку.

— Меня зовут Элейна, мой отец — тан Альбрехт Аль из Тальеры.

— О! — только и сказала Марика.

Тан хорошо ей запомнился, хотя она видела его лишь однажды. Видный, красивый мужчина, властный, но рассудительный — отнюдь не самодур, как многие нобили. Марике он понравился. Про его дочь она слышала лишь однажды, от Арьеля, когда он увидел ее в магическом зеркале. Арьель тогда отговаривался: мол, об Элейне он и не думал, но Марика ему не поверила. Слишком хорошо она знала, до чего ее названный брат охоч до женского пола. И теперь она подумала, что была права: что-то произошло между Арьелем и этой девушкой, иначе она не разыскивала бы его.

— Почему вы так смотрите на меня? — прошептала Элейна.

— Прости, милая, — спохватилась Марика. — Просто ты меня удивила. Снимай-ка плащ да садись к огню. И расскажи мне все по порядку. А там, глядишь, придумаем, как твоему горю помочь.

Элейну вдруг как прорвало, будто она только и ждала момента, когда можно будет, наконец, выговориться. Но Марика поняла почти сразу, что ее повесть принимает совсем не то направление, какое она ожидала. И на Арьеля она напрасно подумала…

* * *

Когда отец уехал в столицу, Элейна совсем потеряла покой. Днем ее одолевали дурные предчувствия тревога за отца, то и дело она принималась плакать, хотя раньше такая слезливость не была ей свойственна. Она никак не могла взять себя в руки, и только пряталась по углам, чтобы братья и слуги не увидели ее слез.

Ночью начиналась другая напасть. Лекарь потчевал ее успокоительными и снотворными средствами, которые нисколько не помогали. Видения продолжались, а намерения отыскать музыканта, друга мэтра Лионеля, так и оставались только намерениями. Элейне некого было послать на поиски. В полном отчаянии она подумывала уже ехать сама, но не могла изобрести предлога, который показался бы достаточно убедительным Каю. Тот ни за что не отпустил бы ее из дома без веской причины. Он все время ходил хмурый и озабоченный, и с сестрой держался необычайно сурово. Заботы и хлопоты сделали его как будто старше. Он теперь так походил на отца, что страшно становилось.