Отрицались и шифровались бурбулисы недолго, а вот торговались отчаянно. Тем не менее, за пару часов переговоров хриплым шёпотом кот и этнографы пришли к разумному, взаимовыгодному соглашению.
Глава 59, которая могла бы быть гораздо длиннее, если б мы решились описывать некоторые сцены в сущем их виде - но мы предпочли скромность выразительности
19 ноября 312 года о.Х. Утро
Страна Дураков, нейтральные территории
ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ
Возлюбленная моя, ты подобна кобылице в колеснице фараоновой.
Шир а-Ширим (Песнь Песней) 1,9
Всё, что случается с нами - с нами когда-то случилось впервые. Вдох, глоток молока, слово услышанное и слово сказанное, игрушка, шлепок - и так до наших первых последних содроганий, как это называл чрезмернострастный А.С. Пушкин. Не всегда мы помним эти вехи, эти звенья в цепи посвящений, ведущих нас путём всякой плоти. Но кто избежал их? Немногие. И хрен с ними, с малохольными!
Но есть и иные переживанья, кои не каждому суждены. О нет, не о какой-то безумной экзотике мы говорим, не её имеем в виду. Но, согласитесь, можно же прожить жизнь, не переболев скарлатиною, не получив по щщам сапогом или копытом, и ни разу не сломав тазобёдренный сустав, такой хрупкий - ни себе, ни окружающим. Не всякому доводилось бывать не то что в Пхеньяне или Уагадугу, но даже и в Протвино. И не всякий может похвалиться, что ему по жизни хоть раз довелось канифолить смычок, поправлять вуалетку, мучмарить фонку, засыпать под обстрелом - или, напротив, просыпаться от поцелуя.
С Карабасом бар Раббасом именно это и произошло. Впервые. На сто третьем году биологической жизни он проснулся от поцелуя.
Нечего и говорить, что даже во сне раввин контролировал окружающий ментальный фон. Вряд ли кому-нибудь удалось бы подобраться к нему с недобрыми намерениями - ну, например, плотоядными. В данном случае намерения существа, забравшегося в постель раввина, были не то чтобы невинны, однако не угрожали жизни еврея. Зато губы, касающиеся губ Карабаса, были мягкими и бархатистыми, а дыхание - нежным. Раввин потянулся вперёд, чтобы сомкнуть объятья. А может, и соединиться в страстном порыве.
Бар Раббаса остановила смешная мысль - о нечищенных зубах. Он с трудом расцепил руки и отодвинулся. Но не очень далеко. Если уж честно, то совсем чуть-чуть.
- У тебя борода щекотная, - пробормотала Ева Писториус, прижимаясь мордочкой к лицу хомосапого.
Бар Раббас погладил девушке ложбинку на спине. Увы, предательская рука сама собой соскользнула ниже, к рыжей попке. Ева игриво хлестнула хвостом по расхозяйничавшимся пальцам - однако ж не сильно, и тут же прижалась ещё крепче. Что у неё на уме, было понятно безо всякой телепатии.
- Кхм, - сказал Карабас. - Давай я сначала помоюсь? А ты, кстати, не хочешь?
- М-м-м, - промычала маленькая лошадка разочарованно-нежно, но не пошевелилась.
- Ладно, валяйся, - пробормотал раввин, с сожалением вставая с ложа.
Стояло раннее, раннее, совсем раннее утро. Небеса были того самого оттенка бледно-голубой эмали, какая мыслима в апреле, а вовсе не в ноябре. Карабас понимал, что скоро небо нальётся точно бирюзой, а к вечеру снова будет холод и дождик, но нечто весеннее в природе он чувствовал.
Рядом с хлевом чернело какое-то заброшенное строение - то ли овин, то ли старый каретный сарай. На крыше можно было разглядеть старое, покосившееся гнездо неизвестной птицы. Карабас, однако, почувствовал в нём что-то живое, дотянулся мыслью и обнаружил одичавшего бэтмена. Почувствовав чужую волю, тот встрепенулся, высунулся из гнезда и испуганно завертел башкой. Карабас ухмыльнулся и показал глупой джигурде язык.
На дворе его дожидалась вкопанная в землю деревянная бочка с полными краями. Бар Раббас набрал стылую воду в ладони, окатил лицо. Фыркнул. Понюхал тыльную сторону руки, всё ещё хранящую аромат поняшки, и мысленно благословил генетиков Хазбро, придумавших такую сладостную смесь феромонов.
Без одежды Карабас чувствовал себя не то чтобы неловко, но непривычно. Но одеваться не было никакого смысла. Во-первых, в хлеву его ждала разгорячённая кобылка. Во-вторых, ему нужно было хотя бы для приличия кое-что помыть. В-третьих... он с неудовольствием посмотрел на ссадину на бедре. И мысленно пообещал себе впредь пользоваться своим даром психократа смелее. И никаких неожиданных взбрыков более не допускать.
- Ше-еф! - раздалось из хлева. - Ну не томи-и-и...
Большое горячее сердце раввина сжалось сильнее обычного. Кровь отлила от головы и прилила к другому месту, в данный момент более важному. Карабас быстренько прополоскал рот, плеснул на себя водой там и сям, вытер руки о бороду и поспешил обратно.
Вид Евы, раскинувшейся на сене, был откровенен до бесстыдства. Можно было бы назвать это полным и окончательным безобразием, если б это было безобразно. Но к Еве Писториус это слово не шло, и она это отлично знала.