Золотой ключик для Насти

      Я стиснула зубы и прикусила язык. Отчаянно хотелось послать дозорного куда подальше и самой убраться в аналогичном направлении. Судя по лицу Косаря, его желанья в точности совпадали с моими.

      — Хорошо, — прорычала я. — Подожду.

      Но ждать не пришлось. Вопль дозорного переполошил людей у ближайшего костра и десятник прискакал сам. Почему-то поклонился. Пока воин наблюдал, как я спешиваюсь, прибежал ещё один вояка. Этот был одет гораздо лучше: вместо кожаного доспеха — металлический панцирь, не такой красивый, как у Рогора, но всё-таки; на плечах добротный коричневый плащ с золотой оторочкой; у пояса расшитые золотом ножны; сапоги начищены до блеска, будто не сраженье на носу, а бал.

      — А ну тихо, — шикнул третий. Причём обращался не ко мне. — Скажите своим, чтоб языками не трепали! Чтоб ни одна живая душа!

      Десятник и дозорный одновременно согнулись в полупоклоне, после чего дозорный побежал к костру. Следующие слова были обращены уже ко мне:

      — Значит, Настя? Что ж… — придирчивый взгляд прошелся по платьишку не первой свежести и чистоты, стоптанным сапогам, обветренному лицу и всклокоченной гриве потускневших каштановых волос.

      Хотелось сказать: не я такая, мир такой! Ни помыться, ни причесаться толком. Про крема и прочие полезные косметические штучки вообще молчу. В таких условиях даже топ-модель в замухрышку превратится.

      — Ну пойдём, Настя, — усмехнулся воин. Я, наконец, распознала в нём сотника. Косарь дёрнулся следом, но тут же напоролся на повеленье: — Здесь жди, деревенщина.

      Мы с вешенцем переглянулись и решили — спорить не будем. В конце концов, в предстоящем разговоре Косарь не помощник.

      — Я постараюсь вернуться как можно быстрей, — сказала и последовала за провожатым.

      Мы не шли, а крались по самым тёмным «закоулкам», далеко обходя костры и бегом минуя промежуточные дозоры. Будто не говорить с Рогором идём, а грабить и убивать. Когда сотник вдруг остановился, стянул плащ и укутал меня на манер Гюльчатай — не выдержала, спросила.

      Воин тихонечко выругался, больно ухватил за локоть и зашипел в ухо:

      — А чего ты хотела? Чтобы я вёл тебя под фанфары?

      Слова, мягко говоря, удивили. Почестей от горанцев совсем не ждала, но и повода скрываться не видела. Я ведь не преступница.

      Заметив мой шок, сотник вконец обозлился:

      — По-твоему, недостаточно господина Рогора опозорила? Добавить хочешь?

      — Я? Чёрт! Когда успела?

      — Когда?! Ну ты… ну и зараза же ты! Думаешь, каждый день лучшая сотня во главе с первым военачальником, наплевав на войну, носится по следам какой-то бабы?

      — Чего? — я едва не потеряла челюсть.

      — Того! И мало, что отряд гонял, так ещё с пустыми руками вернулся! Над Рогором теперь половина армии потешается. Каково, по-твоему, идти в бой за таким главнокомандующим, а? А ему самому, думаешь, легко?

      — Ой.

      Слова сотника достигли разума только через пятнадцать минут, когда до шатров оставалось всего ничего. Я закусила губу, чтобы не завизжать от счастья. Чёрт! Я ему небезразлична! Я ему нравлюсь!!! Да за такую новость я готова расцеловать всех окрестных жаб и архиепископа Ремвида в придачу!

      — Здесь подождёшь, — буркнул сотник, заталкивая меня в один из шатров.

      — А как же…

      — Что?

      — Я думала мы сразу к Рогору…

      — Вот баба! — зло сплюнул воин. — Мало опозорила? Теперь ещё на военный совет заявиться хочешь? Чтобы он при всём командовании на твою красоту посмотрел?

      — Ой, я ведь не знала…

      — Не знала она, — передразнил сотник. — Что ты вообще знаешь, Настя? Задурила голову мужику, а теперь ещё ойкает. Сиди тихо, поняла? Я окончания совета дождусь, доложу о тебе.

      Я послала сотнику самую искреннюю улыбку.

      Да, я буду сидеть тише воды, ниже травы и… молиться, чтобы этот дурацкий совет кончился как можно быстрее. Вот только…

      — А можно ещё один вопрос?

      Воин замер и воздел глаза к небу. Наверно, решил возблагодарить богов за ниспосланное ему счастье.

      — Ну?

      — Креатин, ма… мальчишка, который путешествовал с нами, жив?

      — Жив, — выдавил сотник. И лицо его стало в стократ недовольней прежнего.

      Я вовремя сообразила: если хочу дожить до встречи с Рогором и Креатином, прыгать, хлопать в ладоши и вопить — нельзя! И всё-таки, когда полог шатра закрылся, не удержалась: подпрыгнула и тихонечко пропищала:

      — Yes!!!

      Хозяин шатра страдал нездоровым аскетизмом — здесь не было ничего, кроме двух напольных светильников и широкой деревянной лавки, прикрытой волчьей шкурой. Я сиротливо уселась на краешек и уставилась в огонь.

      Светильники были коваными — глубокие чаши на длинных, витых ножках, загнанных прямо в землю. В чашах, судя по запаху, расплавленный жир. На кончиках погруженных в него фитилей, задорно плясали огоньки. Вместе с огоньками плясали тени, они казались зловещими. Я и не заметила, как начала мандражировать…

      Вот придёт Рогор, скажет: «Здравствуй, Настя». А я? Что скажу я? «Привет, Рогор?». И что дальше? Чёрт! Что бы ни сказала — наверняка буду выглядеть дурой!

      Мама дорогая, ну почему всё так сложно? Не любит — плохо, любит — ещё хуже!

      Стоп! А с чего я взяла, что Рогор меня любит?

      Чёрт! Может ногти погрызть? Может полегчает?