Золотой ключик инфосторителлинга

Запоминал и не запоминал, что мне говорят. Просил повторить, пояснить, растолковать, разжевать, распутать, разобрать по косточкам, пролить свет, объяснить суть и так далее и тому подобное.

Был момент, когда я очень заинтересовался конструкцией гульфика. Гульфик был мне крайне симпатичен.

— Гульфик, — говорили мне, — далеко не простое изделие, по сложности не уступающее фюзеляжу самолета.

Я попытался описать гульфик, и у меня ничего не получилось. Работа не ладилась. И я уже подумывал: “А не бросить ли всю эту волынку к чертовой бабушке?”

В окна смотрят злые великаны.

Давит тишина на перепонки.

Ночь приходит вновь,

И тараканы шевелят усами на клеенке.

Дед Егор выполз из своего укромного угла на кухне и действительно пошевелил усами.

— Здоро́во, Дед Егор! — сказал я уныло. — Стареешь?

— Здоро́во! — помахал лапками Дед Егор. — Ты тоже не молодеешь, как я погляжу.

— И откуда вы только беретесь, черти рыжие?

— А мы — у каждого свои! — глубокомысленно проскрипел Дед Егор.

— У каждого свои тараканы! Вот оно! Ура! Нашел! Эврика! Вот что нужно Дыннику и Скалкину!

Дынник и Скалкин, замечательные люди, занимались на фабрике информационным обеспечением производства. Кто из них был главнее, я так и не разобрался.

Увы, природа бывает несправедлива, когда одаривает нас телесами.

У Славы (Вячеслава Анатольевича) Дынника было всего много. Он носил обувь сорок пятого размера, пиджак трещал в плечах, брюки на пузе еле застегивались.

У Дынника голубые глаза, русая шевелюра, густой бас.

Щупленький Скалкин на его фоне выглядел мелким гномом, вертким, курчавым, невероятно веселым.

Единственной солидной частью Вовы (Владимира Аркадьевича) Скалкина был его внушительный нос, напоминавший нечто среднее между клювом попугая и водопроводным краном.

— Понимаете, мы перекрыли кислород рутине, — втолковывал мне Вова Скалкин.

— Ты ему пример приведи! Пример! — вмешивался Дынник. — А то он ни черта не поймет!

— Вас уже водили на склад готовой продукции? Что вы там увидели? Правильно: порядок. А что там до нас творилось, знаете? Мы высветили движение любой шмакодявочки вплоть до пуговички, крючочка или замочка молнии.

— А вам толстенные бухгалтерские фолианты уже показывали? — волновался Дынник. — Представляете, сколько времени бухгалтерше нужно потратить, чтобы разнести по ним данные, а затем собрать их в пухлые отчеты? Так вот — сейчас ничего этого не нужно! Зачем два, три, четыре раза делать одно и то же? Двадцать первый век на дворе! Кто владеет информацией — управляет миром!

Ах, какая должна получиться замечательная картинка!

Я чувствовал необычайное возбуждение.

Острое покалывание кончиков пальцев — верный признак того, что начинается творческий кураж.

Порядок против хаоса — вот основа сюжета! Вот на чем будет все построено! Несколько минут, склонив голову набок, прищуривая то правый, то левый глаз, я придирчиво разглядываю название “Хитрое время века”.

— Вах! Вах! Ну, что скажешь? Ха-ароший заголовок, почти как у Стругацких! И главное: как точно отвечает моей задумке. Ай, шайтан!

Время, а точнее, его острая нехватка, дефицит усиливает коллизию интересов в трудовом коллективе.

Я быстро-быстро забарабанил по клавиатуре, изо всех сил стараясь поспеть за лихорадочной пляской мыслей.

“Странные дела творились на предприятии, — выстукивал я в упоении, — вещи не слушались людей.

Только что сшитые куртки, плащи и рубашки сползали с полок и загромождали проходы.

Вечерами их запихивали в коробки, развешивали на плечики, а утром они упрямо забирались в неположенные места, наваливались грудами на поддоны, скапливались у перегородок, мешая нормальной работе.

В отделах и канцеляриях папки с бумагами не хотели лежать в нужных ящиках.

Улучшив момент, они запрыгивали кучей на столы, вскарабкивались по стеночке друг на друга, устраивали веселые пирамиды от пола до потолка в деревянных проемах и нишах, нахально разбредались по помещениям, прятались в самые укромные уголки и от души издевались над теми, кто пытался их приручить, приучить к соблюдению хотя бы элементарного порядка.

Найти нужные цифры в этой бестолковой путанице справок и отчетов мог только очень опытный и шустрый службист…”

Я по натуре искатель. Обычные объяснения мне не нравятся. Это скучно. Я их отбрасываю. Я ищу всему свои объяснения.

Глупые, нелепые, но свои. У меня своя логика.

Как у любимого, зачитанного до дыр Кортасара, в моей голове все шиворот-навыворот. Как у хронопов и фамов.

Я тоже воображаю, что кошелек набит спичками, сахарница — деньгами, пианино — сахаром, телефонная книга — нотами, платяной шкаф — абонентами, кровать — костюмами, вазоны — простынями, трамваи — розами, а поля — трамваями.

И так же, как хроноп, прежде чем отпить глоток чая из чашки, я долго ее осматриваю и изучаю: не окажется эта чашка муравейником или приютом очумелых тараканов?

“Говорили, что виной всему прячущийся таракан Раскардай Шурум Бабаевич”, — продолжал я, боясь остановиться.

Я понимал, что небывалая фантастическая вспышка озаряет меня в эти минуты и ей нельзя мешать.

Дед Егор иногда выглядывал из щели. Дирижировал в такт усами: