Золотой конь Митридата

Митридат восседал на пышном персидском ковре, черном, с красными и желтыми цветами. Сегодня его начавшую седеть голову украшала оскалившаяся пасть леопарда. Рядом стояли приближенные, издавшие при появлении Гипсикратии восторженные крики. И правда, было чему восхищаться. Сегодня амазонка казалась поразительно красивой. Вчера Митридат не заметил, какого цвета ее глаза, но теперь хорошо разглядел их. Голубые, как у его матери, широко расставленные, прозрачные, как утреннее море. А волосы… Чистые, расчесанные умелыми руками, золотые, не рыжие, а именно цвета благородного металла, пышные и кудрявые, придававшие ей царский вид. Митридат поднялся и подошел к ней, взяв за руку, ласковую, теплую.

— Выйдите все, — приказал он, и приближенные повиновались. Как только закрылись двери, он бросился к ней, сжимая в объятиях и отмечая с радостью, что ее объятия не менее крепки.

Сколько дней они не выходили из зала? Два, три? Что ели, что пили? Слуги пытались проникнуть к царю, чтобы принести влюбленным поесть и попить, но те упивались любовью и никого не хотели видеть. Митридат, сжимая по ночам спящую женщину с золотыми волосами, понял, что она его последняя и самая большая любовь. И это оказалось правдой. Они не расставались ни на минуту, как настоящие муж и жена, делили радость и горе, горечь поражений и радость побед. Вместе с царем амазонка участвовала в сражениях, и враги бежали назад, испуганные ее горящими глазами и боевыми кличами. Стрелы Гипсикратии безошибочно поражали цель, и однажды Митридат сказал ей:

— Я буду звать тебя Гипсикрат. Моя прекрасная женушка — настоящий воин.

Она улыбнулась, показав жемчужные зубы:

— Зови, любимый. Я твой самый верный друг.

Одну за другой она родила ему трех дочерей, и Митридат забыл о других детях, забыл и о законной жене Стратонике, в одиночку растившей сына в далекой Комане и охранявшей сокровища царя царей. Ему не нужны были драгоценности. Одно сокровище, самое дорогое, находилось рядом с ним.

Дивноморск, 2017

Лариса проснулась и с удивлением обнаружила себя в просторной палате. На высоком белом потолке не было ни трещинки, ни паутинки, белые, без пятнышка, занавески прикрывали окна с толстыми решетками. Рядом с ее кроватью стоял обычный маленький столик, совершенно пустой. Протирая глаза и чувствуя тяжесть в голове, женщина поднялась и тут же снова опустилась на панцирную койку. В ушах шумело, к горлу подкатывала тошнота. Самое странное — она никак не могла припомнить, когда и почему здесь оказалась. Что это? Больница или какое-нибудь другое заведение? Заметив глянцевую антрацитовую кнопку звонка на стене, Лариса с силой нажала ее, и через несколько секунд перед ней возникла отутюженная медсестра в белоснежной униформе, такая же безликая, как и ее халат.

— Я вас слушаю, — сказала она ровным голосом робота.

— Где я нахожусь? — слабо спросила Красовская. Медсестра улыбнулась. Ее кожа, казалось, тоже была вымыта и отутюжена, натянута до скрипа. И вообще она была слишком медсестрой. Такие, наверное, встречались только в фильмах, претендующих на «Оскара».