Золотой конь Митридата

— Твой отец? Он решил посетить нас? Зачем? Разве что показать мне новую избранницу? Что она скажет, узнав, что он стал почти бедняком? Это мне когда-то было все равно, царь он или простой ремесленник.

— Разве ты не выйдешь его встречать? — удивился Ксифар. За редкие посещения Митридатом дворца он помнил, что для матери это всегда был праздник. Она покачала головой:

— Нет, сынок. Я больше не считаю себя его супругой. Я нарушила клятву, потому что хотела его смерти. Скажи отцу, если пожелает, пусть сам поднимется в мои покои.

Ксифар побежал исполнять ее просьбу, и вскоре несчастная женщина услышала тяжелые шаги Митридата, шаги, которые она могла узнать из тысячи. Вопреки ее ожиданиям, Митридат появился в покоях один, без бесстыжей амазонки.

— Здравствуй, Стратоника, — сказал он, и в его голосе слышались забота и ласка. — Как ты жила без меня? Не приходил ли Помпей? Знаешь, он победил меня в бою, но Тигран дал мне двадцать тысяч храбрецов, и сейчас я иду по его следу.

Она слабо улыбнулась и с вызовом посмотрела на супруга:

— Помпей приходил за твоими сокровищами, и я отдала их в обмен на жизнь нашего сына. А еще я показала им, где хранился золотой конь. Когда ты успел его забрать?

Лицо Митридата, испещренное морщинами, потемнело, глаза потускнели. Он сжал кулаки так, что захрустели пальцы.

— Значит, ты предала меня, хотела моей смерти, — сказал он, и каждое слово занозой вонзалось в ее сердце. — Зачем, Стратоника? Что я тебе сделал?

— Я хотела, чтобы ты страдал, как я, брошенная жена, которая нужна только для того, чтобы сторожить сокровищницу, — выплюнула она в ненавистное лицо. — А еще я боролась за жизнь сына. Кроме него, у меня никого не осталось.

Митридат повернулся к старой служанке, с испугом слушавшей разговор.

— Приведи ко мне моего сына, — распорядился он. Ксифара не пришлось долго искать. Он прятался за статуей, пытаясь подслушать беседу родителей.

— Подойди ко мне, сын, — приказал Митридат, и юноша покорно сделал несколько шагов. — Ты помнишь, сколько тебе лет?

— Девятнадцать, — покорно ответил Ксифар, и его кожа, тонкая и нежная, как у женщины, порозовела от волнения.