— Это… что такое? — Растерянно пролепетал Максим Александрович, — изумленно рассматривая ботинок, и вертя его, словно ожидая, что он все-таки станет золотым. Чуда, однако не происходило. Наконец он отбросил дырявый бот в сторону, и снова наклонился над ящиком. В этот раз в руках у него появился булыжник. Добротный, дореволюционный, огранённый булыжник, из тех, какими мостили в свое время центральные улицы. Чиновник отбросил и его. Наконец он схватился за ящик, и сипя от натуги перевернул его набок. На землю с глухим грохотом посыпались булыжники, вперемешку с неисправимо прохудившимися старинными армейскими ботинками. И более ничего.
Я оторопело наблюдал за всем этим действом. Кажется, у меня отвисла челюсть, но я не уверен. Мыслей в голове не было. Никаких. Я переглянулся с Иваном. Глаза у него были раза в два больше обычного. Павел в ответ на мой взгляд только помотал головой, и пожал плечами.
— Это где?.. — Развернулся главарь к брату-Коле, но тот застыл соляным столбом, и не мог сказать ничего внятного. — Где золото, мудозвоны?! — Он обернулся к нам.
— Мы не… — Пробормотал я. — Мы его… мы ящики так и нашли.
— Я вам глаз на жопу натяну! — Зашипел чиновник, подступая и сжимая кулаки. — Куда спрятали золото, паршивцы?
— Да ты сам опломбированные замки сбивал, — возмутился я.
— Ты… Вы… — Он наконец отплевался, и заговорил более внятно. — Где остальные ящики?
— Внизу, в пещере, — мяукнул Паша.
— Веди! — Чиновник подскочил, и тряхнув Пашу как грушу, поднял с колен. — Стерегите этих!
Несколько человек остались стеречь нас. Другая часть, возглавляемая главарем, ломанулась в ход в валу. Пашу чиновник волочил, едва не за шкирку, второй рукой потрясая пистолетом. Брат Коля висел у них на хвосте. Так они и скрылись, поспешая к тайнику. Не знаю, сколько времени прошло, пока они появились обратно. Чиновник вылез первым. Пашу он больше не волочил. Сам был перемазан в пыли и грязище, и на лице у него было все написано. Вот тебе и золото. Вот тебе и кренделя с маком… А Пашу теперь тащил обратно один из боевиков. Не пристрелили, и то ладно.
— Я вас тут всех похороню, — едва появившись на свет, обещал народный слуга. — Сука! С губернатором вздумали шутить.
— Мы, когда нашли ящики, на них еще планшетка была. — Снова мяукнул Паша. — Может там, что-то про золото есть?
— Где планшетка?! — Рявкнул Максим Александрович.
— Вот, — Паша показал на меня.
— Дай сюда! — Раздраженно заревел главарь, подбегая, и срывая с меня планшетку, в которую я так и не успел заглянуть.
Он повозился с кнопкой, раскрыл сумку, так что она развернулась на секции, и раздраженно затряс. На землю полетели приборы офицерской службы столетней давности. Циркуль, транспортир, карандаши… Еще какая-то мелочь. Я отстранённо подумал, что наверно эти предметы сами по себе сегодня имел какую-то ценность. Не золото конечно, но все же, — часть истории, которая заслуживала более бережного обращения. Наконец, из планшетки шлепнулся, трепыхнув пожелтевшими листами, старый блокнот. Чиновник отбросил в сторону планшетку, поднял с земли блокнот, и повертев в руках открыл. Раздраженно перехватил под мышку, вытащил из внутреннего кармана дорогой футляр, водрузил на нос очки в тонкой оправе, и снова раскрыл книжицу.
— Сука, дневник, — пробормотал он, листая страницы. — Какого-то, блядь, Медлявского… Мне нехер делать, как ползать по тайге, и читать всякую хренотень… — Он бросил взгляд на нас. — Молитесь, чтоб здесь было что-то про золото. — Он повернул голову к брату-Коле, и хищно взглянул на него. Ты, кстати, особенно.
— Да я… — Посерев вякнул Коля.
— Заткнись. — Рыкнул главарь.
Коля сник.
Главарь пинком вернул опустевший ящик с ребра на широкую плоскость, брезгливо поморщившись, уселся на него верхом, и начал торопливо листать страницы.
В другой ситуации, это смотрелось бы смешно.
8
Он открыл глаза, и увидел над собой небо. Холодное, чистое, высокое.
— О, еще один очухался, — сказал сиплый голос где-то рядом.
Медлявский с трудом повернул голову на голос. Попытался приподняться. Тут же пришла тупая боль в голове, и левом плече. Перемогая себя, штабс-капитан приподнялся на локте, и огляделся. Он лежал в середине двора. Рядом, на коленях сидел краском, которого он так и не узнал по имени. Здесь же был Гущин, который беспрестанно тянул ворот, и массировал себе шею, будто бы ему не хватало воздуха. Штабс-ротмистр Гиммер тоже был рядом. Собственно, он никуда не перемещался, с тех пор как его вынесли во двор, — это остальных свалили к нему. Гиммер так и лежал укрытый шубой, но глаза его, мутные от лихорадки, были открыты. Рядом стояло несколько лешаков, наставив на них винтовки. Другие ходили по двору, осматривая конвойных лошадей, обыскивая трупы солдат, снимая понравившиеся вещи.
— Гущин, — Позвал Медлявский. Каждое слово отдавалось в голове гулом, будто он был под сводом какого-то колокола. — Гущин, цел?
— Удавку накинули гады, — прохрипел Гущин. — Навалились скопом, иначе б не дался.
Один из охранников подошел к Гущину, ткнул его в бок стволом.
— Э! Сымай сапоги.