Золотой конвой. Дилогия

— Что?.. — Гущин повернул бледное лицо к мужику.

— Сапоги, говорю, сымай.

— Зачем?

— Затем, что хорошие.

— Не буду, — нахохолился Гущин.

— Как хошь. Мне все одно. — Мужик ткнул стволом винтовки Гущину в лоб. — Могу с живого, могу с мертвого.

— Стреляй, быдло! — Горячечно выплюнул Гущин. — Не боюсь!

— А сюда? Тоже не боишься? — С веселой злобой сказал, мужик, и ствол оторвавшись от лба Гущина, медленно сполз, и уперся тому в пах. Стоявшие вокруг лешаки заржали. — Щас стрельну, и будешь свои муде с сосны доставать. Заделаю тебя в мерины, харя барская.

— Черт с тобой, сволочь! — Взвизгнул Гущин. — Подавись!

Прапорщик сел на землю, и начал лихорадочно снимать с себя сапоги с меховой подкладкой.

— Сымай-сымай, — подбадривали лешаки. — Мы в лапотках походили, теперя ты босичком побегай…

В то же время кто-то сзади дернул с шеи Медлявского башлык, но повертев кинул обратно.

— Дерьмо фабричное… — С красного рядом стянули рукавицы, вытянули их кармана красивый портсигар…

Гущин швырнул сапоги под ноги мужику. Тот повесил винтовку на плечо, поднял сапоги, приложил к стопе своего валенка, пытаясь прикинуть размер.

— Потом замерю, — Мужик запихал сапоги себе за пояс, голенищами вниз.

— Если в размер не пойдут, мне отдашь, — сказал ему другой.

— Свои люди, сменяемся…

— Кожанку у него еще возьми, Евламп, посоветовал третий, глядя на Гущина — смотри-тка, какая кожа!

— Не, — с сожалением — отозвался, кого назвали Евлампом, — Здесь прореха-то в боку какая! А с латкой, ужо никакого фасону. Мы ж не нищеброды.

— Дай ему в рыло поганое, — лениво посоветовал кто-то.

— За что?

— За, то что кожанку нам спортил.

— А правда! — Возмутился Евламп, и зайдя сзади двинул Гущину прикладом по хребту. — Скотина! Такую вещь запорол!

Гущин от удара сполз в снег, и завозился там, как рыба на берегу, выгибаясь назад, пытаясь завести руки к месту удара.

Тем временем другие вытолкали лежащего Гиммера из шубы, пинком сбросили на снег. Шубу накинул себе на плечи один из охранников. — «Тяпла, но тяжковата…».

— Скоты… — с трудом ворочая губами выдохнул Гиммер. К нему подскочил один из лешаков, пригляделся.

— Мужики, а чего он с саблей? Револьверт забрали, а саблю оставили.

— А чего, думаешь он нас саблей замахает? — Хохотнул кто-то. — Ему ложки с тюней не поднять.

— Дак сабелька знатная! Вся в цацках! Дай ко! — Лешак завозился расстегивая на Гиммере ремень, сдергивая портупею.

— Не… тронь… — Гиммер из последних сил вцепился в свой орденскую шашку. — Наградное…

— Э, паря! Тебе не о наградах ужо пеститься надо, а кто за упокой попу занесет. Ну че вцепился, как кулак в зерно? Дай говорю! — Лешак ударил Гиммеру кулаком в лицо. Потом еще. — Дай!.. Дай сюда, Гнида!..

— Прекрати, гад! — Медлявский вскочил с колен, рванулся к Гиммеру, но в живот ему тут же воткнули ствол, так что согнуло надвое, а сзади пробили в районе печени, что он упал рядом с Гущиным. Уже со снега видел, как лешак стащил с Гиммера шашку в ножнах. Вытащил наполовину из ножен, посмотрел на эфес, на орденские знаки Георгия и Анны.

Застучали по мерзлой земле копыта, расступилась охрана. К пленным на красивом коне подъехал какой-то человек, в шапке с лисьим хвостом. Легко, несмотря на плотную одежду, соскочил лошади, подошел, и по-хозяйски уперев руки в бока, посмотрел на пленных. Был он бородатый, рябой, усмешливый. На портупее у него висела шашка изумительной красоты, с узорами из камешков бирюзы, на ножнах и рукояти. А справа на боку человека Медлявский опознал большую кобуру одного из маузеров Эфрона.

Человек с лисьим хвостом, весело глянул на лешака отнявшего у Гиммера шашку.

— Хорошая сабля, говоришь?

— Возьми, батька! — Тут же протянул шашку лешак.

— Да, нет, Парфён. Моя-то получше будет. Оставь себе. — Великодушно разрешил лисий хвост.

— Спасибо, батька! — Истово поклонился лешак Парфён.

Лисий хвост тем временем повернулся к пленным.

— Кто ваш старшой?

Медлявский медленно приподнялся в снегу, показал на Гиммера.

— Вот. Умирает наш старший.

— Это с ним я через ограду переголкивался? — Спросил лисий хвост. И хоть Медлявский никогда такого слова не слышал, по смыслу понял.

— Нет. Ты со мной говорил. Что же твои скоты, раненных бьют?

— А не надо за барахлишко цепляться. Ты, вязень. Что твоим было — нашим стало. Мы хозяева. Верно, робята?

Вокруг плеснули смешками.

— Точно!..

— Верно, батька!..

— Я тебе офицерик, по-хорошему предлагал. — Продолжил ронять увесистые слова лисий хвост. Ты сам выбрал. Что ж вы, офицерье, — все такие жадные? Пашка! — Лисий Хвост обернулся к одному из подъехавших с ним, — дай-ка игрушку!

Тот, кого обозвали Пашкой, подтянутый, туго запоясанный ремнем молодой парень, вытащил от седла, и бросил лисьему хвосту какой-то предмет, который тот поймал на лету. Медлявский узнал винтовку прапорщика Краузе. Телескопический прицел был разбит, трубка его покорежена, стекла выпали. Приклад рассажен в щепу.

— Узнаешь ружьишко? — Спросил лисий хвост.

— Узнаю…

— Дружка твоего. Меткий был. Но тоже, жадный. Как мои мужички к нему подобрались, так хватил ружьецо о камень. А знаешь, что мои мужчки потом с ним сделали?