Золотой круг

— Жалко, не удалось тебе школу закончить, а то бы пошел в техникум или в институт, стал бы ученым-агрономом, высокие урожаи выращивал, а? Центнеров по двадцать пять с гектара, а? Будут же когда-нибудь такие урожаи?

— Можно и без институтов хлебное дело постигнуть — у народа опыт богатый. Да и наука наукой, но надо и самому кумекать.

— Верно, сырок, толкуешь! — Яков Андреевич с отцовской гордостью поглядел на сына.

Проехали колхозные земли насквозь и только два поля увидели распаханными. Зябь была мелкая, видно, быками пахали. У подсолнечной клетки Яков Андреевич попросил остановить коня. Сидел нахохлившись, задумчиво глядел на поле, на котором нечасто торчали бодылья — отсюда сельчане возили зимой топку на тачках и саночках.

— Всю землю мы распахать не сможем, хоть и сами в ярмо впряжемся, — проговорил он. — А эту клетку — тут восемьдесят гектаров — можно и не пахать. Бодылку да корчаки соберем, коровами заборонуем и засеем. — Отец повеселел, будто решил очень важную для себя задачу. — Давай, Федя, повертай до дому. Похлебаем горячего да в правление колхоза смотаемся, потолкуем с председателем насчет ярм для коров. Да проверим, что у нас есть для посевной, а чего нету.

Солнце, поднявшись, пригревало спину. Из-под копыт коня летели комья талой земли. Позванивал ручеек на обочине дороги.

— Эге-гей, пошел живей! — поторопил Яков Андреевич коня и повернулся к сыну: — Ничего; сынок! Будем робыть, будем жить. И запашем, и засеем нашу земельку. Не останется она у нас яловой! А ты настраивай свой трактор так, чтобы пыхтел круглые сутки. Такой теперь у нас с тобой, сынок, фронт — хлебный!

Худое скуластое лицо отца словно бы солнца набралось — ожило, с него сошел нездоровый налет.

И Федор почувствовал тут, как что-то разжалось у него в груди и пустило глубоко в легкие свежий воздух, сдобренный запахами оттаивающей земли и отволглых стеблей подсолнуха. И в левую, почти бесчувственную, словно оттерпшую, руку пробилось живое, щекочущее тепло.

— Начнем мы с тобой, сынок, работать на теплой земле и наберемся земной силы, — продолжал отец взбодренно. — И чем больше мы будем работать, тем здоровей и сильней станем. Сила наша, сынок, от земли!

Еще грязь стояла на дорогах — вывел Федор свой старенький трактор на поле. Страшно выглядело оно: выжженное, черное, с торчащими пеньками недогоревших бодыльев донника, будяка и горчака. Напоминало оно Федору то фронтовое поле боя, где пережил он боль за растерзанную, измученную родную землю.

И что это была за работа! Водили старенький СТЗ или ЧТЗ. Старье… Часто рвались гусеницы. Пока распрессуешь их звенья — сколько сил уйдет! Прицепщик-подросток держит наставку клещами на пальце звена, а ты тяжелым молотом гухаешь по наставке. До пятисот раз ударишь, а палец чертячий не вылезает! Тогда начинаешь бить по другому пальцу. Упадешь на пашню, обессиленный и бездыханный, отлежишься и опять бьешь молотом.

Бывало, сломается какая деталь среди ночи, летит Федор в село, поднимает кузнеца с постели:

— Вставай, Архип Ильич!

Бежали в кузню, раздували горнило, ковали, сваривали деталь, и снова бегом мчался Федор в степь.

Работал Федор, забывая о ранах, о голоде, о простудах. Нормы на пахоте перевыполнял в два и три раза, а когда стал перевыполнять и в четыре раза, приехали к нему товарищи из района. Хотели посмотреть на героя военной пахоты.

Они увидели худого, мосластого солдата лет двадцати, в замасленной и латаной-перелатаной форме. Только без погон был тот солдат. Один из приезжих спросил:

— Сколько вам лет, товарищ Канивец?

— Двадцать первый пошел.

— Вы оставлены дома по брони?

— Да нет! — Федор досадливо дернул ноющим плечом.

— Он боец, списанный войной! — сказал председатель колхоза Исоченко. — Два года уже отвоевал, дважды тяжело ранен… Комиссовали его.

— Ах, вот как!

Однорукий невысокий гость в офицерской шинели оттеснил задававшего ненужные вопросы:

— Расскажите, товарищ Канивец, как вам удается пахать такими темпами? Пахота, как мы видим, хорошая, доброкачественная.

Федор недоуменно пожал плечами: «Бис его знает, что тут сказать!»

— Да я ораю день и ночь. — Потом спохватился, добавил: — У меня на прицепе три плуга и три бороны.

— Любопытно! И тянет трактор?

— Тянет, потягивает. Уже два поля вытянул. — Федор усмехнулся: — Я ж его набруньковал.

— Набруньковал? Как это понять?

— Ну, значит, так настроил трактор, можно понять, — пояснил председатель колхоза и крутнул на Федора глазами: мол, отвечай деликатнее и понятнее.

Гости окружили агрегат, рассматривая тяги, недавно выкованные, еще не потерявшие свежей кузнечной окалины, — с их помощью были прицеплены к трактору плуги и бороны.

— Скажите-ка, товарищ Канивец, кто вам посоветовал приспособить три плуга? Кто сделал дополнительные тяги к плугам и боронам?

— Да никто мне не советовал, — ответил он, пожимая плечами. — Сами вот с кузнецами сделали.

— Это ж отличное решение! Кто все-таки подсказал вам такую мысль?