Золотой Лес (СИ)

— Теперь иди, — сказала она твердо. — Тебе надо выспаться. Я приду утром и принесу письмо.

С какой радостью Арагорн остался бы с нею до утра! Но нельзя же быть таким себялюбцем — Арвен нужен отдых, а ведь ей еще писать отцу, и вряд ли подходящие слова найдутся сразу…

Оборвав досужие размышления, он с поклоном поцеловал любимой руку. Сколько можно тянуть, надо наконец заставить себя уйти… Так что он пробормотал «доброй ночи» и отправился восвояси, сжимая в руках драгоценный дар.

Оказывается, эльфы уже позаботились о приготовлениях к походу: на столе в его жилище стояла снедь к завтраку, лежало несколько свертков с лембасами и сухими ягодами, фляжка с крепким вином (припас в глуши не лишний!), да вдобавок на сундуке была развернута превосходная, очень точно перерисованная карта Лориэна и окрестностей, включая путь через перевал. Тут же обнаружилась записка, извещавшая, что Халдир будет иметь честь и удовольствие явиться завтра в полдень, дабы проводить достопочтенного Арагорна, сына Араторна, до границы и тем облегчить ему начало путешествия. Поименованный хмыкнул: после наставлений Владыки, да еще с такой картой он не нуждался в провожатых; но, быть может, начинать путешествие с товарищем и правда будет веселее. Что ж, до полудня много времени, он еще успеет выспаться перед дорогой. Да вот беда, сна-то ни в одном глазу….

Воин быстро собрал походную сумку, проверил оружие — от бездействия оно не испортилось. Больше заняться ему было нечем. Разве что…

Он осторожно взял в руки подарок Арвен, расправил его, любуясь работой, потом поднес к лицу. Сквозь запах нового полотна ему почудился тонкий, травяной аромат — так пахнут ее волосы и кожа… Ему страшно хотелось примерить рубаху, но не надевать же ее на грязное тело!

Отыскав полотенце, Арагорн направился в купальню. Ночная темнота чуть поредела; издали все еще доносился шум праздника, но в его углу было пусто и тихо. Он долго плескался в воде, надеясь, что это нагонит на него сон — нет, не помогло. Зато теперь он с полным правом облачился в тонкую ткань, которой касались руки Арвен, разгладил ее на себе… Кажется, никогда еще у него не было такой удобной, ласковой одежды! Ох, он не отказался бы и от других ласк!

К дому он возвращался медленно, едва ли не волоча ноги, пытаясь хоть так унять странное нетерпение. Ожидание окончательной разлуки становилось все мучительнее; если бы не письмо к Элронду, он, чего доброго, намылился бы в путь прямо сейчас! С Владыками он уже, считай, простился; а Арвен… он бы вошел к ней, поцеловал бы ее, спящую, и…

Тут он обогнул наконец свое дерево, вскинул глаза — и остолбенел: Арвен сама, во плоти, с маленьким свитком в руках стояла у его двери! Увидев его, она будто и обрадовалась, и растерялась; щеки ее залил румянец, заметный даже в полутьме, и она проговорила смущенно:

— Ты не спишь?.. Я принесла письмо… Ты ложись, а я… просто с тобою посижу…

Эру! Кому она боится помешать?! Арагорн кинулся к ней, подхватил на руки, перенес через порог, опустил на ложе…

Сон? Зачем? Как можно спать, когда любимая так близка, так горяча ее кожа, так ласковы руки? Когда губы шепчут нежные слова, дыхание смешивается, сбивается, и двое снова становятся — одним, и вместе рушатся в пропасть или взмывают вверх, в небеса, что взрываются вдруг ослепительным светом… Когда можно стать огнем, и волною, и вихрем, раствориться в другом, утратить и вновь обрести свою суть… и каждый такой час, каждый миг, каждая доля мига стоит вечности…

На рассвете они все-таки уснули, истомленные своей жаркой, отчаянной страстью. Сон Арагорна был как никогда сладостен и покоен; он проснулся незадолго до полудня и лежал тихонько, наслаждаясь чудесной, непривычной близостью любимой. Но, стоило ему шевельнуться, как Арвен тоже открыла глаза и, взглянув на пробившийся сквозь занавеси луч света, вдруг вскочила.

— Полдень! Тебе уже пора!.. — растерянно воскликнула она.

Да, времени оставалось всего ничего. Беспокоиться и горевать о разлуке стало совсем некогда. Они быстро перекусили; потом следопыт облачился в походную одежду, поддев под куртку новую рубаху — расстаться с нею он не мог. Письмо Арвен он убрал поглубже в сумку, для пущей сохранности обернув свиток в пергамент. На этом сборы закончились, и воин вытащил свою поклажу на улицу.

День выдался ясный и теплый, как и прочие дни этого необыкновенного лета, но под мэллорнами было по-прежнему тихо и пустынно — жители Галадхэна, должно быть, все еще отсыпались после бурного ночного веселья. В странном замешательстве Арагорн взял Арвен за руку. Пора было прощаться; но он не находил слов — что могут слова добавить к случившемуся с ними накануне и нынче ночью?

А, ладно! Словами не выразить чувств, но не молчать же теперь всю оставшуюся жизнь! И он сказал без затей:

— Арвен, я тебя люблю. Я и родился-то, наверное, чтобы любить тебя. Ты — моя звезда, мое солнце… Мне теперь никакая тьма не страшна — я знаю, что у меня есть ты, как знаю о солнце даже ночью. Прости меня, дурака, за то, что я все-таки ухожу… но знай: куда бы я ни шел, я иду к тебе навстречу.