Золотой Лингам

– Хе, хе, хе! Недоумки! – продолжал между тем сыпать обидными эпитетами воскресший отшельник. – Тупыри! Я есмь…

Договорить он не успел, потому что в этот момент в избу с грозным рычанием ворвался охотничий волкодав.

– Ату его, Белка! – обрадовался Егорыч. – Ужо тебе, поганский царь…

Но псу и не требовалось специальных команд – оскалившись, он прыгнул прямо на лжеотшельника, норовя вцепиться тому в горло.

Шигин резко выкинул вперед левую руку и одновременно с силой одержимого, наотмашь, ударил правой – и вот уже располосованное собачье тело бьется в смертных конвульсиях у его ног.

– Белочка! Бельчонок! – воскликнул охотник, кидаясь к истекающему кровью псу. Но отшельник лишь махнул рукавом рясы в его сторону, и точно тугой поток воздуха отшвырнул старика прочь, а ружье, которое тот так и не успел перезарядить, выпав из его ладоней, полетело на пол. Он было снова бросился вперед, но Костромиров удержал его за плечо.

– Белке уже не помочь, Антон Егорович.

Тот остановился и пробормотал потерянно:

– Этого я и боялся…

– Чего? – не понял профессор. – Чего боялись?

– Древнее зло вернулось на землю, – отвечал старый охотник, бессильно опуская руки, – не сладить нам с ним теперь…

– Хо, хо! Ты угадал, старик, – с глумливым смешком согласился Шигин и, приосанившись, добавил уже без тени веселья: – Аз есмь Уносящий сердца! И теперь… теперь я унесу… я пожру ваши сердца!

– Да он обезумел совсем! – ахнул Горислав.

Не обращая внимания на разгоравшееся у него за спиной пламя, Иван Федорович широко раскинул руки и, обведя всех тяжелым, как кувалда, взглядом, внятно, но с каким-то жутковатым волчьим подвыванием зашипел:

– Неб Нехеххх, Неб Ш-ш-ш-у-у-у… х-хеди х-х-хепер Саххх!

При первых же звуках его голоса странная истома охватила присутствующих, как если бы из них разом выкачали половину жизненных соков. Костромирова прошиб обильный пот, а сердце ни с того ни с сего принялось биться с пулеметной частотой! Посмотрев на товарищей, он обнаружил, что и они стоят с болезненно сморщенными лицами, и тоже – мокрые, как утки.

Даже воздух в помещении, казалось, загустел и одновременно точно наэлектризовался.

– Что за байда? – прошептал Пасюк, дергая Горислава за рукав. – По-каковски он трендит?

– Похоже на древнеегипетский, – нахмурился тот и добавил: – Ни в коем случае не смотрите ему в глаза – он нас гипнотизирует!

– У меня щас сердце квакнет, – пожаловался спелеолог. – Сделайте уже что-нибудь, Гор Игорич…

– Ох, худо мне, братцы, – охнул Егорыч и, чтобы не упасть, навалился плечом на Костромирова.

– Неб шуит… упаут тауи… тефни нун! – продолжал шипеть Шигин. – Шепсес-анх-Аммат, ишешни нут…

Хотя огонь стремительно распространялся – старые, высохшие от времени бревна впитывали пламя, точно песок воду, – в избе словно бы сгустились сумерки: из всех углов поползли невесть откуда взявшиеся косматые сгустки не то тьмы, не то мглистого тумана; они стелились понизу, клубились под потолком, переливались всеми оттенками мрака – от серого до аспидно-черного – и шевелились, будто живые, быстро заполняя помещение; скоро одна лишь фигура отшельника с крестообразно распростертыми руками ярко выделялась на почерневшем фоне. Все звуки, кроме Шигинского шипяще-воющего речитатива, умерли, потому что голос его – тягучий и вязкий – жидким гудроном заполнял уши.

Но тут легкий серебристый звон, донесшийся от входной двери, нарушил липкую вязь колдовского напева; Шигин запнулся и, прищурившись, воззрился на непрошеного визитера. Никто не заметил, как в избу зашла супруга охотника – Антонина; была она простоволосая, заметно запыхавшаяся, но, тем не менее, в полном шаманском облачении и даже с бубном в руках. Увидав на полу растерзанное собачье тело, она горестно ахнула, а потом с ненавистью уставилась на отшельника, сверкая черными раскосыми глазами.

– Не лезь, знахарка, – проскрипел Иван Федорович, – я тебе не по зубам.

Однако, похоже, Антонина была разъярена не меньше новоявленного Уносящего; женщина упрямо шагнула вперед, вновь ударила в бубен, и вдруг… закружила по горнице в шаманском танце.

Иван Федорович несколько секунд молча наблюдал за Антониной, но потом, точно собравшись с силами, вскинул над головой протезы и, возвысив змеино-волчий речитатив, злобно прокашлял:

– Неб Неххехх! Неб Шшшуит… хеди хепер Сах-х-х!

Но шаманка не думала отступать: «Хайя-айя-хайя-а! Айя-хайя-айя-я!», – угрожающе мычала она в ответ, звеня бубном, и все быстрее и быстрее кружилась вокруг своей оси. Однако и Шигин с надрывом, близким к истерическому, продолжал завывать тарабарские заклятия.

Костромирову очень хотелось вмешаться, но он сумел сделать лишь один коротенький шаг вперед, да и тот дался ему с величайшим трудом – к его ногам словно привязали свинцовые гири, а сердце грозило выпрыгнуть из груди; остальные, судя по всему, испытывали сходные ощущения. Так что им, волей неволей, оставалось пока лишь наблюдать со стороны за этим подобием магической дуэли.