Легконогая эльфийка бесшумно умчалась прочь, на ходу безо всякого успеха выдирая из словно потускневших прядей паутину и сор. А Ридд положил ладони на еле заметно гудящий от сокрытой мощи камень и с горечью думал, что при живом короле в подземной крепости навряд ли смогли произойти всякие безобразия. Уж этот был из настоящих, матёрых — не то что некоторые самозванцы из числа земных монархов…
— Внизу уже всё бурлит, но пока к нам не подымается, — Питт вынырнул из-за тронного возвышения, беспечно шагая по хрустящему мусором полу, и остановился в изумлении. — Ничего себе! Я думал, та остроухая пошутила… командуй, Ридд.
Кое-как удалось вбить в щель клин и завести туда кусок троса. Сержант взабрался на пару стороживших у изголовья искусно высеченных каменных медведей и вот так, широко раздвинув ноги, поплевал на ладони и ухватился за уже завязанные петли.
Со звоном натянулся трос из лучших волокон, пропитанный льняным маслом и заклятьями так, что едва не светился. Напряглись могучие мускулы парня, уже выбрав слабину на себя. В левом медведе что-то захрустело, но всё же зверь даже в каменной ипостаси не подкачал — крышка саркофага шевельнулась, чуть приподнялась, и Ридд быстро сунул в расширившуюся щель осколки камня.
— Передохни. Я почищу немного, а то ноги колдовством попечёшь, — буркнул он горой нависавшему над ним сержанту, и принялся кропотливо удалять так и полезшие наружу едкие испарения.
Пока Питт отдувался, парень успел обойти вокруг саркофага несколько раз, вновь и вновь придирчиво расчищая видные только ему места. С магией шутки плохи. Но если она круто замешана на старом проклятии, да ещё и на большой крови, то и вовсе осторожничать следует… и всё же, слепая, лишённая направляющей силы стихия не сумела навредить сыну простой деревенской ведьмы и родовитого вельможи. Ридд безбоязненно растирал её меж ладоней, отщипывая понемногу обжигающее кожу сияние, а затем брезгливо стряхивал в сторону — и тогда Питт наверху принимался громче ворчать.
— Давай ещё чуть… ещё, — Ридд подложил ещё несколько осколков, вновь всё пристально осмотрел и едва не вынюхал.
С висков и кончика носа уже лил пот ручьём, но ведь никто и не обещал, что будет просто! Спасибо хоть, что вон те два медведя, задуманные как хранители покоя древнего короля, не ожили. То ли испортились со временем, то ли истощилась напитавшая их магия…
— Теперь сдвигай в сторону, но будь готов в любой миг бросить всё и отпрыгнуть. Мне твоя задница дороже любых сокровищ.
Питт с самой гнусной ухмылочкой, каковую только и мог изобразить, заметил в ответ, чтоб кое-кто лучше эльфячьими попками интересовался, и снова ухватился за трос. Наверное, в роду у этого здоровяка таки имелись те самые исполины прошлого, которые некогда весь мир на плечах держали — с одним молодецким
— Нет, темнота и всё, — ответил даже и не подумавший отпрыгнуть Питт со своей высоты и осторожно размял руки.
В самом деле, внутри саркофага вместо ожидавшегося скелета той или иной степени упокоенности обнаружилась пустота и темнота. Но и не та пустота, при виде которой сердце парня разочарованно сжалось.
Внутренность каменного саркофага оказалась лишь входом куда-то вниз, в непроглядную черноту.
— Матушка моя, вы не поведаете мне, отчего у моего кузнеца глаза такие же круглые и большие, как монета в пять цехинов? — барон Шарто улыбнулся в последний раз мигнувшему меж деревьями солнцу и обернулся с балкона в будуар матери.
День выдался — и врагу не пожелаешь! Как только троица авантюристов покинула замок, вдруг стали наваливаться словно сами собою какие-то мелкие, но тем не менее совершенно неотложные неприятности. И не привыкший откладывать дела на завтра барон сам не заметил, как оказался втянут в такую круговерть забот и хлопот, что до вечера так и не выбрался за пределы замка. Не раз и не два хотелось взвыть с досады и послать все эти треволнения туда, где им и было самое место (не при детях будь сказано) вместе с врагом рода человеческого, не иначе как самолично организовавшим барону всемерные пакости. Но вечер всё же милосердно избавил его от суеты — в тот час, когда уже хотелось кого-нибудь маленько пришибить, вдруг оказалось, что все дела наконец сделаны…
— Не сейчас, сын мой, потерпите. Всё, можно входить, — матушка с утра шушукалась и пререкалась с кузнецом, едва не согрешив в конце концов гневом и не отправив того на конюшни для порки.
А потом весь день провела в своём будуаре, запершись изнутри, что само по себе было делом неслыханным! И лишь сейчас, когда солнце уже почти село, а небо приобрело ту глубокую синеву, неумолимо напоминавшую о приближении ночи, впустила полноправного барона в свои покои… но выгнала на балкон, а свою таинственную работу свернула и накрыла холстиной.