Золотой Лис

Что-то взорвалось у нее внутри, и нахлынувший поток унес прочь все мысли, все, что еще как-то сдерживало. В ушах раздавался звук, подобный реву штормового ветра в бушующем море, и безумие овладело Изабеллой.

Она вырвалась из объятий и в неистовом нетерпении стала срывать с себя одежду, разбрасывая по деревянному полированному полу маленькой прихожей. Рамон, стоя лицом к ней, столь же быстро освобождался от своей одежды, и глаза ее жадно пожирали каждую часть его обнаженного тела.

Изабелла даже представить себе не могла, что мужское тело может быть таким прекрасным. В тех местах, где тела других мужчин бывали дряблыми и волосатыми, с воспаленной кожей и набухшими венами, тело Рамона было гладким и совершенным. Она хотела смотреть и смотреть, не отрываясь, но в то же время чувствовала, что закричит от невыразимого отчаяния, если сейчас же, в эту самую минуту не сольется с ним в одно целое; и вновь бросилась, как в омут, в его объятия.

Крепко прижалась к нему, к твердому, холеному, горячему. Жесткие волосы на груди соприкоснулись с ее ставшими чрезвычайно чувствительными, налившимися сосками, терлись о них, и это было невыносимо. Она застонала и впилась губами в его губы, чтобы не закричать от сладкой муки.

Он легко, будто пушинку, поднял ее на руки и отнес на кровать, не разрывая слияния их уст ни на единое мгновение.

* * *

Проснувшись, Изабелла первым делом обнаружила, что жизнь невероятно прекрасна. Ей казалось, что она вот-вот взорвется от переполнявшей радости. Все тело звенело, как будто каждый мускул, каждый нерв жили своей собственной, отдельной жизнью.

Она долго не могла понять, что с ней случилось. Лежала с закрытыми глазами, боясь потерять это чудесное ощущение. Понимала, что такое волшебство не может быть долговечным, но страстно хотела удержать его навсегда. Затем, очень медленно, распознала мужской запах, еще не выветрившийся из ноздрей, и вкус его губ, все еще оставшийся на языке. Почувствовала легкую боль там, где он глубоко проник в ее плоть, и жжение на нежной коже вокруг губ, раздраженной его щетиной. Она жадно впитывала все эти ощущения, и легкая боль плавно переходила в глубокое, непреходящее удовлетворение.

И тут эта мысль порывом свежего ветра ворвалась в сознание: «Я влюблена!» Она полностью проснулась. Ее охватила безумная радость.

Быстро села в постели, простыня спала с плеч.

— Рамон… — след его головы ясно отпечатался на подушке рядом. Несколько темных волос с его груди колечками свернулись на белой простыне. Она потянулась к ним и обнаружила, что простыня уже остыла, и ее радость тут же превратилась в отчаяние.

— Рамон! — Изабелла соскочила с кровати и зашлепала босыми ногами в ванную. Дверь распахнута; в ванной никого не было. Он опять исчез, и она стояла голой посреди комнаты, смятенно оглядываясь по сторонам.

Да, похож на дикую кошку. Его окружала какая-то зловещая таинственность; она почувствовала, как все вокруг ее сосков покрывается «гусиной кожей». Обхватила себя руками и задрожала.

Затем заметила записку на столике у кровати. Это был листок дорогой кремовой бумаги с фамильным гербом, придавленный сверху ключами от ее «мини». Она быстро схватила его. Записка не содержала никакого приветствия:

«Ты необыкновенная женщина, но когда ты спишь, ты кажешься мне ребенком, прекрасным невинным ребенком. У меня не хватило духу тебя разбудить. Мне страшно не хочется оставлять тебя, но нужно идти.

Если ты сможешь поехать со мной в Малагу на этот уик-энд, приезжай сюда завтра в девять утра. Захвати с собой паспорт, но не вздумай брать пижаму.

Рамон».

Она рассмеялась от радости и облегчения, тут же вернулось прежнее светлое настроение. Еще раз перечитала записку; бумага была гладкой и прохладной, как мрамор, она возбуждающе щекотала кончики пальцев. Такой же гладкой была и его кожа; ее взгляд затуманился и приобрел мечтательное выражение, когда в голове стали возникать маленькие разорванные эпизоды минувшей ночи.

Он намного превзошел всех тех, с кем ей доводилось иметь дело прежде. Ибо со всеми остальными, даже с самыми умелыми, терпеливыми и внимательными, она всегда чувствовала разделенность их тел, разобщенность их душ, искусственность их попыток взаимно удовлетворить друг друга. С Рамоном этого чувства не было. Казалось, что он завладел не только ее телом, но и душой. Они проникли друг в друга в каком-то полубожественном слиянии; их плоть и дух стали единым целым.

Бесчисленное множество раз в течение этой ночи ей казалось, что они уже достигли наивысшей точки, к которой стремились, и каждый раз выяснялось, что они все еще у самого подножия и перед ними высится новый пик, а затем еще один и еще. И каждый выше и прекраснее предыдущего. И им не было конца, пока она не забылась сном, глубоким, как сама смерть, чтобы вновь возродиться для этой новой, восхитительной и радостной жизни.

«Я влюблена», — прошептала Изабелла с почти религиозным благоговением, разглядывая свое тело и как бы поражаясь тому, что столь хрупкий сосуд может таить в себе столько счастья, столько нахлынувших на нее чувств.