— Мое потомство велико. Я не интересуюсь каждым, это заняло бы целую вечность. А в моем распоряжении лишь одна вечность, второй не будет.
С ветви дерева, стоявшего у стены, сорвался блестящий плод. Упал, подкатился к ножкам кресла. Выточенное из цельного сапфира дерево тряхнуло кроной — так отряхивается мокрый пес, — но больше ни один плод не упал. Это, наверное, что-то значит, подумала Афина.
Что?
— Ты моя последняя надежда, дядя.
— Я весь внимание.
— Прикажи Пегасу пойти на службу Олимпу.
— Олимпу? Или на службу к моему младшему брату?!
— В конечном итоге это будет служба Олимпу. Ты достаточно умен, чтобы понять это. Гордыня затмевает твой разум, но если…
Афина осеклась. Привычка говорить с каждым так, как воплощенная мудрость говорит с ограниченными умами, подвела богиню. Сейчас дядя возьмется за трезубец…
Взялся.
Водяные пауки, кишевшие на полу, бросились врассыпную. Лилии, похожие на крохотные пальмы, сжали венчики в плотные кулачки, будто решили драться. Стекловидные губки всплыли к потолку быстрыми облачками. Это напоминало бегство отряда седобородых карликов.
Посейдон вернул трезубец на место. Разжал пальцы.
— Ты полагаешь, дочь Зевса, я способен приказать Пегасу?
— Почему нет? Ты отец, он сын.
Лесть, отметила Афина. Лесть сейчас кстати.
— Он конь. Он меня не знает. Он не подчинится.
— Любой конь подчинится тебе.
— Этот — нет. Я даже не стану пробовать.
— Боишься? — рискнула Афина. — Опасаешься, что он не исполнит твой приказ — и об этом узнает Семья? Сын противоречит такому отцу, как Посейдон?! Да, это повод для насмешек. Я понимаю тебя. Я не буду настаивать.
Она ждала чего угодно, кроме этого взгляда. Дядя смотрел на нее с печалью, тяжелой как небосвод. Так смотрят на дитя, не оправдавшее ожиданий.
— Не всегда гнев ведет меня первым, — над головой владыки вод проплыла стайка каракатиц. Их спокойствие подавало Афине знак: страшиться нечего. — Случается, мной владеют иные чувства. Что, племянница? Думала, я кинусь укрощать Пегаса? Ты уязвила меня, значит, я из кожи вон вылезу, лишь бы подтвердить свою мощь?! Свою власть?! Мудро, не спорю. И стратегически верно. Да, Пегас мой сын. Он — точное подобие меня, когда в облике Черногривого я мчусь по волнам или выбегаю на сушу. Там, где я ударю копытом, начинают бить источники. Пегас такой же. Ты все учла, кроме крыльев.
— Крылья?
Теперь настал черед для изумления Афины:
— При чем здесь крылья?
— В облике Черногривого я бескрыл. Среди моего потомства хватает великанов и исполинов. Но они твердо стоят на земле, не претендуя на небеса. Плывут в глубинах, не вздыхая по облакам. Крылья у Пегаса от матери. От той, кого я любил; может быть, единственной, кого я любил всем сердцем. От той, кого ты ненавидела; может быть, единственной, кого ты ненавидела всей душой.
Посейдон встал:
— Скажи, племянница. Медуза, младшая из Горгон… Повиновалась ли она чьим-то приказам? Хоть чьим-нибудь, а?
— Нет.
Это вырвалось у Афины раньше, чем богиня решила, что лучше было бы промолчать.
— Да, это так, — Посейдон кивнул медленно и торжественно. — Даже в ссылку она ушла не по воле Зевса, а потому что не желала оставаться в одном мире с тобой. Легенду о насилии, свершенном над Медузой, распространила Семья с твоей подачи. Мой брат-громовержец не задумался над тем, что если Медузу можно изнасиловать — зачем тогда ее ссылать? Разве она опасна? Женщина, которой овладели против ее воли?! Та, чей взор обращает в камень, не сумела оказать достойного сопротивления?! В следующий раз, когда станешь придумывать легенду, племянница, старайся лучше. Эта история кишит противоречиями. Обратись к Гермию, его ложь всегда вызывала у меня восхищение.
— Хочешь, я попрошу у тебя прощения?
— У меня? Нет, не хочу. Все, чего я хочу — это объяснить тебе природу Пегаса. Ты плохо вглядывалась в него, племянница. Он крылат; он неукротим.
— Я хорошо вглядывалась, дядя. Если Семья не подчинит его, он превратится в чудовище. Рано или поздно это случится, верь мне. Тогда придется не укрощать, а убивать его. Ты слыхал о Химере?
— Я даже видел ее.
— Зачем нам вторая Химера? В Пегасе все меньше от тебя и все больше от Медузы. Однажды мы проснемся и поймем, что уже поздно… Стой! Ты сказал, что видел Химеру? Где?
— Над Критским морем. Твой отец бил ее молниями.
— Что?!
И я ничего не знаю, сказала себе Афина. Никто не знает. Никто, кроме Посейдона, и то лишь потому, что это случилось над морем.
— Пять молний, — Колебатель Земли сел. Поднял руку, растопырил пальцы для наглядности. — Пять обычных грозовых молний, не тех, что кует Гефест. От трех Химера увернулась. Я и не догадывался, насколько она быстра. Как Пегас? Вероятно. Две молнии обожгли ее, но не поразили. Тифонов огонь слишком силен в Химере, я видел это своими глазами. У Младшего…
Забывшись, он назвал Зевса так, как не звал при посторонних.