Золотой лук. Книга I. Если герой приходит

Женщина приплясывала над тушками, блестящими от жира. Казалось, она жрица Аты, богини обмана. Совершает приношение в честь бессмертной лгуньи. Ладно, на Ату я согласен. А вдруг ее богиня — Дика-Правда?!

— Если родился бесплодным — это для вас, кобелей драных, позор. Стал бесплодным — тоже ничего хорошего. А если боги наказали — какой же это позор? Да еще за отца наказали, не за твою вину… Это даже повод для гордости: смотрите, люди добрые, за родителя страдаю! Понял, дурачина?

Толстый почесал птичьей костью в затылке:

— Ну, понял. С тобой спорить, что море решетом черпать! Так говоришь, Эсим из Орхомена…

— Гиппоной! Вот ты где!

Меня схватил за руку наставник Агафокл:

— Мы тебя обыскались! Иди за мной, быстро!

Я и пошел. Шел и оглядывался. Нет, орхоменец тоже убрался, как не бывало. И толстый убрался, мелькнул за колоннадой и исчез. Дома мне влетело, только я молчал и терпел. Я бы что хочешь вытерпел, лишь бы избавиться от проклятого:

«Жену свою под хороших людей кладет: уважаемых, плодовитых. А главное, приезжих. Обрюхатил и след простыл! По обоюдному, значит, согласию, для пользы дела…»

Правда? Ложь?

Если правда, чей я сын? Кто по мне заплачет?!

Стасим Конь, копье и молот

Ветер шелестел в кронах дубов и лип. Журчал ручей, нежась в илистом русле. Хор птиц славил великого Гелиоса. Белый конь пасся на склоне горы, возле ручья. Время от времени он поднимал голову к небу и тихонько ржал. Не дождавшись ответа, фыркал, бил копытом в землю и вновь принимался щипать траву.

Афина следила за конем издали, укрывшись в буковой роще. Дочери Зевса не составило бы труда набросить на себя плащ невидимости, принять облик ящерицы или полевой мыши, укрыться в россыпи солнечных зайчиков. Увы, богиня знала: все это не спрячет ее от коня, решись она подобраться ближе. От любой земной лошади — да, от морских жеребцов Посейдона — да, от небесных кобылиц Гелиоса — трижды да, но не от Пегаса.

Увидит, почует, улетит.

Так уже случалось не раз и не два. На собственном горьком опыте… Бывает ли у богов горький опыт? Афина никогда не спрашивала об этом у отца, братьев, сестер. К чему? Если ты дитя мысли и молнии, воплощение мудрости и военной стратегии, тебе отлично известно: опыт — горчайший из плодов жизни, а боги — не исключение из правила.

Погоня за Пегасом была Афине не по зубам.

Она испробовала все возможности. Падала с неба, восставала из-под земли. Бросала навстречу крылатому коню армию косматых грозовых туч. Секла ливнем, палила зноем. Метала вдогон свое знаменитое копье, о котором ходила дурная слава отсюда до Тартара. Преграждала путь вопящими стаями птиц. Ничего не помогало, Пегас с легкостью уходил, убегал, улетал. Ливень, зной, гроза, птицы, копье — белому жеребцу все было нипочем.

Афина убивала за меньшее. К сожалению, Пегас ей был нужен живым. Ей? Пегас был нужен Зевсу. Пегас был нужен Семье, если Семья хотела продолжить свою счастливую, свою вечную — и такую хрупкую, шаткую, подверженную тьме опасностей жизнь на Олимпе. Дай Афина волю гневу, посягни на Пегаса — кара за самоуправство не заставила бы себя ждать.

Афина помнила, как умеет карать отец. Афина помнила, что Пегас бессмертен. Афина помнила, как умирает бессмертное, и помнила, как бессмертное живет, чтобы мучиться без конца.

О нет!

Впрочем, зачем бы ей убивать Пегаса? Даже копье вслед коню Афина метала не ради убийства, а с иной целью: напугать, сбить с шага, галопа, полета. Сама идея приспособить крылатого коня для нужд Семьи принадлежала Афине. В этом замысле, имеющим сотню достоинств и один недостаток, Пегас был живым и покорным. Он и сейчас, у ручья, знать не зная ни о каких замыслах, был вполне живым.

И непокорным сверх всякой меры.

Прошлой зимой Афина обратилась к Борею. Ей плохо давались просьбы, но богиня сломила гордость. Сломил гордость и Борей — северному ветру плохо давалось послушание, но он согласился помочь. Согласился и не сумел.

— Нет, — прохрипел Борей после третьей попытки. — Он слишком быстр для меня. И слишком горяч, да. Моя стужа — ничто для Пегаса.

— Зефир? — предположила Афина. — Эвр? Нот[45]?!

Борей рассмеялся. Горек был его смех, горек и холоден. Но и тепло крылось в нем: не умел проигрывать могучий Борей, а презрение к братьям утешало в поражении. Когда ты слабее кого-то, презирай того, кто слабее тебя, тем и согреешься.

Гермий, вспомнила Афина. Младший брат.

Крылатые сандалии.

— Нет, — рассмеялся Гермий, израсходовав всего одну попытку. — Больше и пробовать не стану. Но спасибо, сестренка, позабавился всласть!

Этот умел проигрывать без горечи. А может, ловко прятал горечь за смехом.

Аполлон? Сребролукий отказался наотрез. Эфон? Орел согласился, но Зевс отозвал своего любимца, не позволив ввязаться в бесполезную погоню. Стыд орла — позор хозяина, а Громовержец не желал себе позора, заранее понимая, чем окончится эта гонка.