Золотой лук. Книга II. Всё бывает

«Почему ты меня возненавидел? — спрашиваю я абанта. — Я не сделал тебе ничего дурного».

«Ничего, — смеется он. — Ты всего лишь убил меня».

В смехе Циклопа нет злобы. Нет обиды. После смерти он изменился, сделался дружелюбным, открытым, разговорчивым. Мы беседуем каждую ночь, устроившись на палубе «Звезды Иштар», под мачтой. В трюме тихонько ржет Агрий: чует меня. Вокруг, от борта до борта, вповалку спят моряки. Бодрствуют те, кому выпала ночная вахта. Если мы идем на веслах, бодрствует половина гребцов. Иногда, если погода сулит неприятности, бодрствует капитан.

Все они отоспятся днем.

«Так почему же ты меня возненавидел?» — повторяю я.

Если хочешь добиться ответа, надо быть настойчивым. С мертвыми всегда так. Впрочем, с живыми тоже.

«Это же очевидно! — абант удивлен. — Твое появление оскорбило меня. Ты был не человек. Ты был плевок мне в лицо».

«Я? Плевок?!»

«Разумеется. Это меня нанял Анаксагор, чтобы убить Персея. Знаешь ли ты, что это такое: когда тебе предлагают убить героя? Великого героя? Это подарок судьбы. Это твое имя, горящее в веках. Это честь, какую и представить нельзя».

Он мечтательно жмурится:

«Это слава. Рухнут горы, высохнут моря, а люди будут говорить: „О, Циклоп! Это тот, кто убил самого Персея!“ Даже если бы я пал от руки героя, люди все равно говорили бы: „О, Циклоп! Это тот, кто не побоялся восстать на самого Персея…“ Вспомнят Персея, вспомнят и меня. Теперь понимаешь?»

Я молчу. Не уверен, что мне бы понравилась такая слава.

«И вот я прихожу в Аргос, — продолжает абант. — И что же? Я узнаю́, что мне не доверяют. Что мне в подмогу шлют какого-то прощелыгу! Молокососа! Метателя-Убийцу, который только и сделал, что перебил своих братьев! Это ли не позор? Это ли не оскорбление?!»

Я молчу. Я не уверен, что это позор.

«Когда я впервые увидел тебя, — абант улыбается, — кровь закипела во мне. Я сразу понял, чего захочет от тебя Анаксагор. Когда Сфенебея предложила мне убить правителя, если тот откажется от покушения на Персея, я согласился не из-за денег. И не из-за славы — велика ли слава прослыть убийцей какого-то Мегапента? Я согласился, потому что это была моя месть ее трусливому, слабому сыну. Ничтожеству, которое одной рукой предложило мне честь, достойную бога — и другой рукой отобрало эту честь, разделило ее с тобой, превратило в половинку чести, а значит, в ничто. Понимаешь?»

«Нет».

«И не поймешь. Я бросил в тебя копьем, ты бросил в меня камнем. Мы квиты. А понимание — дело сложное. Для этого мы должны быть похожи. А мы разные, как камень и копье. Просто слушай и запоминай. Вырастешь, пригодится».

Впервые Циклоп сел напротив меня, когда мы проплывали Киклады, маневрируя между островками. Я не удивился. Я знал, что он плод моего воображения. Я только не знал, что плоды воображения бывают такими самостоятельными.

«Я тебя боялся, — говорю я. — Все время боялся, с первой встречи. Мне казалось, что рядом ходит чудовище. Нет, чудовища меня не тронули. Ты тоже меня не тронул…»

«Анаксагор запретил, — объясняет абант. — И Сфенебея. Сказали: потом сколько угодно. Хоть три раза друг друга зарежьте. А сейчас велели терпеть. Я терпел».

«Копье, — напоминаю я. — Ты бросил в меня копье».

«Если бы я хотел попасть в тебя, я бы попал. А может, ты бы увернулся. Не важно, главное, что я метил не в тебя. Мое терпение — оно такое. Сказать по правде, я надеялся, что ты выйдешь драться со мной вместе с теми олухами. Ты выйдешь, я сломаю тебе колено. Повинюсь перед Анаксагором: мол, случайно вышло. И останусь с Персеем один на один».

«Разумно», — соглашаюсь я.

Он смотрит вниз. Его очень интересуют смоленые доски палубы. Мне знаком этот взгляд — так Циклоп ведет себя, когда думает о том, что все могло сложиться иначе.

Корабль берет южнее. Наксос, Аморгос, Кос — мы минуем остров за островом. Хозяин, бойкий толстяк, что-то продает, что-то докупает. Если зовут, посещает дом правителя, делится новостями. Нетрудно догадаться, какая новость востребована больше прочих. После каждого такого визита к «Звезде Иштар» стекается толпа зевак. Поначалу я прятался, потом перестал. Торчу на палубе, схожу на причал, иду в город, возвращаюсь.

Когда меня спрашивают о событиях в Аргосе, я не отвечаю. Зеваки пристают, докучают. Кажется, торговец берет с них плату за показ меня. Что он рассказывает во дворце о бродяге Беллерофонте? Меня не в чем обвинить открыто.

За моей спиной судачат. Одни считают, что на моем месте переспали бы со Сфенебеей и избежали бы неприятностей. Другие уверяют, что ни за что не сделали бы этого. Хвалятся своей добродетелью, приписывают Сфенебее тысячу уродств. Затеваются споры. Иногда меня зовут в третейские судьи.

Я отказываюсь.

Чайки, волны. Высадка, отплытие. Месяц? Сфенебея погорячилась. «Звезда Иштар» уложилась бы в обещанный срок, но торговец гордится мной. Я — его лучший товар. Зерно или керамику можно продать только один раз. А меня можно продавать раз за разом — и от меня не убывает.

Точно так же гордится Агрий, когда я еду на нем верхом.

«Почему меня не убили? — спрашиваю я. — Там, в Аргосе. По-моему, это было бы разумно».