Золотой лук. Книга II. Всё бывает

Покои были не такие роскошные, как в Аргосе — век бы их не видеть! — но все равно больше моей каморки в эфирском дворце. Спальное ложе: крепкое, приземистое, без резьбы и украшений. Узкое трапезное ложе. Стол, короб для одежды в углу. Поганый горшок чтобы на двор не бегать. Два масляных светильника.

Ничего лишнего. Фрески с сатирами и нимфами? Нет, стены выкрашены густой синькой. Небо? Море?

Меня не заперли, это я проверил. Но у дверей стояла стража. Два воина с копьями, в доспехах и шлемах — братья-близнецы телохранителей Сфенебеи. Даже почудилось, что мой страж-молчун выжил и заступил на пост у дверей.

Увы, без головы не живут.

…на дороге нас заметили, лишь когда мы подъехали вплотную. Сумерки сгустились, превратились в ночь. Пламя факелов освещало дорогу шагов на десять, не больше. Стук копыт Агрия глох в шуме целого войска, двигавшегося нам навстречу.

В памяти всплыло из детства:

«Чудовище! Говорю вам, чудовище! Возле города объявилось… Папа воинов в бой поведет. Ну да, папа — кто еще? Воссядет на колесницу, возьмет два копья. Меч возьмет, щит. Жаль, меня не возьмет…»

В который раз сбывается моя наивная мечта увидеть чудовище? Оборачивается горем, кровью, смертями? Я вырос, я больше не желаю таких встреч. Но мечта настигает меня раз за разом: «Радуйся, Беллерофонт! Получай то, чего хотел!»

Не хочу. Только кто меня спрашивает?

Нас увидели, закричали, загомонили. Я не понимал ни слова. Филоноя высвободилась, соскользнула с коня, побежала навстречу. Металось пламя, металась по земле тень царевны — словно та не спешила к людям, а бросалась из стороны в сторону, уворачиваясь от стрел и дротиков. Девушка тоже что-то кричала, остановилась, обернулась через плечо. Повторила на критском наречии:

— Отец, я невредима. Он меня спас!

«Папа воинов в бой поведет…»

— Что с остальными?

Иобат в боевом облачении соскочил с колесницы. Хищно сверкнули наконечники копий: оружие царь оставил вознице.

— Все погибли, — ответил я. — Их убило чудовище.

— Химера?

Царь не сумел скрыть изумления.

— Нет, двуглавый пес.

— Он еще там?

— Нет. Не думаю, что он вернется.

Кажется, Иобат хотел спросить: почему я в этом уверен? Не спросил, передумал. Решения царь принимал стремительно, не тратя времени на колебания.

— Возвращаемся.

Как я понял по дороге, кто-то из свиты выжил. Прибежал во дворец, поднял тревогу. Пока собрали людей, вооружились, запрягли лошадей в колесницы — успело стемнеть. А тут и мы объявились.

Филоною, как она ни отбивалась, увели к дворцовому лекарю. Мне выделили покои для отдыха — и стражу за компанию. Я понимал, что никто не сунется в Чашу Артемиды посреди ночи. Завтра царь вышлет людей проверить. Пока они вернутся, пока царь примет решение…

В двери без стука вошли двое слуг. Расставили на столе медные блюда, кратер, чашу для вина. Когда они вышли, я потянул носом. Думал, после сегодняшнего кошмара мне кусок в горло не полезет. Ага, как же! Едва в ноздри проник запах жареной козлятины, в животе отчаянно забурчало. Я прикончил мясо, сыр с лепешками, выпил вино — все, без остатка.

Лег на ложе в уверенности, что не засну. В ушах звучали крики несчастных, которых заживо рвали на части. Хруст костей, торжествующий вой…

Когда я открыл глаза, в покои через узкое, похожее на бойницу окно вползал серый рассвет. Не желая пользоваться поганым горшком, я попросился у стражи на двор. Меня проводили в отхожее место: туда и обратно. Безмолвные слуги принесли воды для омовения и следом — завтрак. Со двора долетел шум. Приникнув к окошку, я увидел четыре колесницы и десятка два пеших воинов. Отряд выходил за ворота. Утреннее солнце пламенем горело на начищенной бронзе копейных наконечников, словно в руках у воинов было чудесное оружие богов.

Что мне оставалось? Только ждать.

Время текло нескончаемой рекой. Мутные илистые воды поглотили добычу, растворили в себе. Я бродил из угла в угол. Выглядывал в окно. Приседал, размахивал руками; ложился на пол, задирал ноги к потолку. Бродил. Выглядывал. Прилег на ложе; сам не заметил, как заснул. Не помню, что мне снилось. Проснулся я от того, что ужасный пес вернулся, ухватил меня зубами и тряс, желая вырвать руку из плеча.

Я вскинулся. Оттолкнул кого-то. Моргая, сел на ложе.

— Пошли, — приказал стражник. — Царь Иобат желает говорить с тобой.

5 «Твой приказ ни при чем»

Главный зал дворца тонул в сумраке.

Горели два факела у входа. Еще один, слева от трона, был укреплен в высоком бронзовом треножнике. Это не помешало мне оценить внушительность мегарона. В Эфире главный зал во время пира вмещал до двух десятков человек. В Аргосе — двадцать пять, не меньше. В ликийском мегароне легко собрались бы три десятка, а если потесниться, то и три дюжины.

Дедушка Сизиф говорил, такой большой зал есть на Крите, в Кноссе. Не знаю, не был.