Золотой момидзи

— Действительно, на крейсер солдатами загружались многочисленные банковские ящики и мешки. Этот багаж прибыл в порт также под охраной японских военнослужащих численностью не менее роты. Однако было ли это золото или нет, ответить затрудняюсь. Но внешний вид упаковочной тары имел стандартную банковскую маркировку. Да и переносившие её японские солдаты не скрывали, что вес груза достаточно велик для них. К примеру, ящики несли вдвоём, а то и втроём.

Кроме того, — продолжил Томба, — предполагаю, что столь грандиозную охрану могли обеспечить лишь при вывозе «золотых» ящиков и мешков. Но о характере груза, естественно, в порту никто не распространялся. О нём я узнал по прибытии в Токио от моего друга, который и рассказал мне о золоте и о том, что беглый генерал, распродав его, открыл свой личный счёт в японском банке. На астрономическую сумму в 55 миллионов иен!

— Скажи Томба-сан, а мог бы я переговорить с твоим другом по этому вопросу?

— Сейчас ответить не смогу, тем более за товарища. Ты ведь понимаешь, — пояснил Томба, — есть журналистская этика и обязательства не раскрывать источники информации. Хотя мне и самому интересно, как это иностранному генералу удалось положить золото в японский банк, — ухмыльнулся и резюмировал корреспондент.

Задумавшись, он затем озвучил логически следовавший вывод:

— Однако если это соответствует истине, то я стал невольным свидетелем преступления, в том числе и со стороны моей достопочтимой империи. Но больше всего тогда и сейчас меня потрясает даже не это, а то, как наши власти обошлись с русскими беженцами…

Ты знаешь, — уже взволнованно обратился японец к Алтунину, — я был очевидцем прибытия в порт Цуруга около 700 русских подданных с пароходами «Орёл» и «Якут». В феврале, а у нас, ты знаешь, это нетёплый месяц, в течение недели власти империи не давали им разрешения на сход с кораблей, поскольку беженцы не имели соответствующих паспортов и средств на существование. Эти несчастные, а среди них было много стариков, женщин и детей, просто голодали и болели на кораблях. Насколько я знаю, ваше посольство пыталось облегчить их участь. Но ничего сделать не смогло.

В итоге беженцы молчаливо и безропотно сносили все унижения. Оба судна были вынуждены отплыть из японского порта и продолжить плавание в открытых водах в качестве скитальцев…

Забыть такое сложно. Тем более, как утверждают наши власти, мы вроде союзники. На фоне миллионов генерала Розанова и обстоятельств его прибытия в Японию данное происшествие вызывает возмущение. Да это и мне интересно, хотя бы как журналисту, — подчеркнул Томба и заявил: —Я всё же попробую организовать тебе встречу с моим другом, но сам на ней присутствовать не смогу.

Дай мне номер телефона для связи с тобой. Если мой товарищ согласится, он сам перезвонит тебе, сославшись на меня, — предложил корреспондент и завершил разговор японской поговоркой: — «Ити ка бати ка».

Что по-русски означает «была не была», «пан или пропал»…

После того как японец покинул кафе, отправившись в свою редакцию по каким-то срочным делам, Алтунин ещё некоторое время сидел за столиком, предаваясь размышлениям.

«Всё-таки жизнь — вещь сложная и удивительная, — подметил простую истину разведчик, — иногда не знаешь, где найдёшь, а где потеряешь. Ведь сколь длительное время я изучал Томбу во Владивостоке с прицелом на его вербовку. Однако так и не пришёл к однозначному выводу, пойдёт ли он на сотрудничество с нами. А вот здесь, на чужой для меня земле, мы встретились с ним как старые приятели. И он, если судить по его реакции, сразу согласился оказать помощь. Недаром говорится, что для познания души японца, необходимо съесть с ним не одну чашку риса…

Хотя наша разведывательная работа по Японии, — продолжал свои раздумья поручик, — по-прежнему носит, как это ни печально, какой-то несистемный характер. Нас, по-видимому, так ничему и не научила бесславная война с империей в 1904 году. Ведь именно тогда русская разведка столкнулась с проблемой отсутствия надёжных источников информации среди японцев, незнанием разведчиками языка и культуры этой страны. На всю армию генерала Куропаткина был только один переводчик с японского, к тому же православный монах, который ценился на вес золота.

Добываемые на поле сражений и в ходе разведывательных рейдов "жёлтых" казаков японские документы, карты, опознавательные знаки никто на месте перевести не мог. Их приходилось отправлять для перевода в главную штаб-квартиру Куропаткина. Терялось драгоценное на войне время. Добытые с таким трудом и риском сведения утрачивали свою актуальность для действующей армии».

Уже после войны руководство военного ведомства в срочном порядке занялось подготовкой кадров, владеющих японским языком. В тот период открылись Восточные курсы при Петроградском университете, студенты стали ездить на языковую практику в Японию.

В 1912 году Русско-японское общество — полуофициальное, полуобщественное учреждение — решило послать в Токио двух подающих надежды молодых людей из числа выпускников Восточных курсов.