Золотой мост

– Что ты там делаешь? – спросил кто-то с лестницы. Я вздрогнула. Дед Анри! Зуд однозначно предупреждал об угрозе – его нельзя подпускать ближе, иначе он тоже услышит шум, тогда все откроется и королева подвергнется серьезной опасности! Не то чтобы он мог намеренно выдать ее, для этого он был слишком милым стариком, но, по моим ощущениям, он страдал уже некоторой рассеянностью. Он мог проболтаться по неосмотрительности, да к тому же в неподходящей компании.

Я помчалась в галерею, чтобы его отвлечь.

– Ах, вы вернулись? А Мари сказала, что вы заночуете у боевого товарища!

– Да, я так и собирался, – сказал он. Освещенное пламенем свечей, его лицо выглядело свежим и порозовевшим, казалось, он был в приподнятом настроении и, судя по запаху, уже пропустил пару бокальчиков вина. – Я сейчас опять туда пойду, мой товарищ только что перелил в декантер еще одну бутылку превосходного критского красного с первоклассным букетом. Но сперва мне нужно захватить кое-что, о чем я совершенно забыл.

– Да? И что же вы забыли? Могу я чем-то помочь?

Он окинул взглядом лестницу и пол.

– Это лепестки роз?

– Э… да. Мы с Мари хотели… кое-что проверить. Э-э-э… не будет ли в доме лучше пахнуть, если разбросать повсюду лепестки роз.

Дед Анри сморщил нос, принюхиваясь.

– Не слышу никакого запаха.

– Да мы тоже уже поняли.

Он беспомощно почесал в затылке. Седые взлохмаченные волосы торчали у него во все стороны.

– Что же я хотел сделать?

– Вернуться к другу.

– А сюда я зачем пришел?

– Вы хотели прихватить еще одну бутылку вина, – сказала я, испытывая угрызения совести. Подло было с моей стороны пользоваться его забывчивостью, но ничего другого не оставалось, если я не хотела подвергать опасности королеву.

– Ах, вот как, – он растерянно взглянул на меня. – Но вино же внизу, в погребе.

– Точно. Я спущусь с вами, и мы сможем вместе выбрать подходящую бутылку.

Так мы и сделали. Вооружившись фонарем, мы спустились по крутым ступеням в винный погреб, где я по пути сметала в сторону паутину, вздрагивая при каждом шорохе, раздававшемся из темных углов. Знакомый звук, это копошились мыши. И все-таки я мужественно не двигалась с места, ожидая, пока дед Анри, что-то тихонько бормоча себе под нос, изучал винные запасы. Наконец он вытащил пыльную, запечатанную красным воском бутылку.

– Вот то, что нужно. Критское вино с первоклассным букетом.

Покончив с этим, мы вернулись в холл, где дед Анри вдруг резко остановился.

– Вспомнил! – воскликнул он. – Я хотел взять с собой саблю! Ту, с которой я прежде сражался.

– Ту, что висит в гостиной?

Он кивнул.

– Подождите, сейчас принесу.

Я уже бежала вверх по лестнице. Сабля висела на видном месте на стене, прямо напротив картины, изображающей что-то вроде схватки или сражения. До этой минуты я к картине не присматривалась, потому что находила ее ужасно жестокой. На ней людей протыкали мечами и нанизывали на копья, кто-то болтался на виселице – на каждом сантиметре полотна кого-то убивали. Место действия было буквально залито кровью. Я понятия не имела, что за бойня там изображалась, но для деда Анри событие на картине, очевидно, точно так же, как и сабля, имело особое значение. Я сняла оружие со стены, держа его от себя на почтительном расстоянии. Сабля неожиданно оказалась тяжелой и, видимо, очень острой. Озноб пробрал меня при мысли о том, сколько же людей нашли свою смерть по ее вине. Я осторожно несла ее перед собой на вытянутых руках. Проходя по галерее, я прислушалась к звукам, которые доносились из коридора, ведущего в спальные покои, – второй акт еще действительно не закончился. Я поспешила вниз.

– Большое спасибо, – сказал дед Анри, когда я в холле вручила ему саблю. Из хозяйственного помещения он принес полотенце и обернул его вокруг клинка. – Раньше у меня были к ней ножны. Но в Варфоломеевскую ночь они пропали. После той ночи я никак не мог собраться с духом и приобрести новые, потому что намеревался никогда больше не использовать саблю по назначению.

– Варфоломеевская ночь? – спросила я. Прозвучало так, словно это должно быть известно каждому. Понятие, и правда, смутно припоминалось, а значит, мы когда-то должны были проходить это в школе, но затем я благополучно выбросила сведения из головы, как и девяносто пять процентов всего, что слышала на уроках.

– Ночь массового убийства, – объяснил дед Анри. – Ее называют еще Парижской кровавой свадьбой.

Голос его звучал глухо, в глазах стояли печаль и непреодоленная боль.

– Резня случилась более пятидесяти лет назад, но я до сих пор помню каждую деталь. Убивали всю ночь напролет. Повсюду в море крови лежали мертвые, в городе не было ни одной самой маленькой улочки, не покрытой горами трупов. Они плавали в реке, лежали на площадях и мостах. Дети, женщины, старики – убийцы жалости не знали. Впоследствии по всей Франции прошли такие бойни. Жизни лишились тысячи и тысячи.

– А почему с людьми такое сделали? – спросила я в ужасе.