Золотой обруч

Усыпанные лепестками черемухи, на солнцепеке отдыхали ее детки. Ах, малюткам снился тревожный сон, они бредили и раскидывали потные руки. Им снилось, что мать безучастно прошла мимо них, бросив на них лишь один рассеянный взгляд, а в голове у нее другие мысли, на сердце иные заботы. Им снилось, что, проходя, она пригладила себе волосы, свесила прядку на лоб и воткнула в кудри гвоздику.

Нет, нет, пусть детки не думают, что мама забыла их. Но сейчас у нее нет времени. Разве они не знают, что Видрик голоден? Разве не понимают, как он одинок и несчастен?

Мать еще вернется, причешет им волосы, погладит по щечкам и споет песенку о принцах!

Пробравшись через дыру в заборе, которой обычно пользовались собаки, Лээни вышла в поле. И снова зашагала по меже. Покрасневшими глазами глядело с неба солнце, земля выдыхала тепло. Весь горизонт подернулся уже синеватой дымкой.

А Лээни, взволнованная, спешила все быстрей. Ее окрыляла радостная мысль о том, что Видрик ждет от нее хлеба с маслом. Ей уже казалось, будто мальчик сам попросил: Лээни, знаешь, я так голоден, так голоден… И будто она тогда небрежно сказала: ладно, я принесу тебе чего-нибудь… Из чистой жалости…

Вот и ручей блеснул перед девочкой.

Видрик по-прежнему сидел на берегу. При горячем сочувствии Эку он проклинал чертова окуня, который перегрыз леску и теперь с прежним упорством и сатанинским коварством дразнит его. Видрик ясно видел, как рыба кружила вокруг червяка, как хвостом задевала поплавок, и, если бы она умела смеяться, он несомненно услышал бы ее дьявольский, издевательский хохот.

Лишь на миг в глазах блеснула радость, когда он увидел ломоть хлеба с маслом. Он взял его, часть отломил собаке, сплюнул в воду и жадно принялся есть.

Лээни присела рядом с ним и уставилась на его жующий рот. Ах, как он ел! Будто ему за всю жизнь не приходилось видеть ничего, кроме мякинного хлеба и водянистой картошки. Или будто целых три дня у него и маковой росинки во рту не было.

Лицо девочки раскраснелось, уши горели. Бедный Видрик, бедняжка! Он словно тень, такой озабоченный и одинокий, он все только думает да мечтает. Почему они до сих пор были так далеки друг от друга! Почему не делились мыслями и настроениями! Пусть он не думает, что Лээни не приходится страдать, что у нее нет своих горестей. Нет, ее тоже никто не понимает, не понимает тоски ее сердца!

А сердце это сейчас билось так, будто хотело выпрыгнуть из груди.

А-ах… Лээни дрожащей рукой обхватила худую фигурку в драном пиджаке и мягко положила голову к нему на плечо. А-ах… Теперь нужно сидеть тихо-тихо, иначе грудь разорвется, сердце остановится…

Перед глазами девочки смутно виднелся кусочек неба, красного обрыва и черной воды; с отчаянием и стыдом в душе она прислонилась к мальчику, дрожа от ожидания.

Теперь произойдет что-то удивительное, такое, что случается только в сказках. Это придет, как прилетают лебеди весной или как за ночь расцветает черемуха…

Синие стрекозы кружились над ручьем, и зеленая лягушка, усевшись на широком листе, прищурившись, глядела на солнце.

Но Видрик не замечал ничего. Он жевал и глотал, собрав лоб в складки. А когда был съеден последний кусок, он насадил нового червяка на крючок и спокойно, хладнокровно закинул его в воду.

Руки Лээни бессильно упали.

Ах, как болела голова! В груди был жар, перед глазами темно.

Она закрыла лицо руками, и слезы сами собой заструились из глаз, сначала тихо, потом все сильнее. И вдруг рыдания сотрясли все ее тело.

Видрик повернул к ней голову.

— Что это с тобой?..

Лээни бросилась ничком на землю, слезы ручьем потекли по щекам, и она жалобно простонала:

— Видрик… Ты не… любишь меня!

Но в этот самый момент Видрик вскрикнул:

— Тише! Клюет!

Удилище согнулось дугой, и выхваченный из воды окунь, сверкнув на солнце чешуей, шлепнулся на траву. Видрик ухватил его за жабры и изо всей силы шмякнул о землю. А собака, в чьей седой бороде повисли слезы радости, исполняла вокруг рыбы танец дикарей.

— Черт этакий! — торжествовал Видрик. — Над кем это ты вздумал издеваться! Вообразил, что умнее всех на свете! Много ты понимаешь, как же! Лээни, погляди, как он еще бесится!

Но Лээни ничего больше не видела. Слезы застилали ей глаза. Она медленно побрела к дому, так медленно, будто успела состариться, будто радость жизни навеки ушла из ее сердца.

Снова зеленеют поля и вершины деревьев в синем небе. И снова девочка в саду.

Земля побелела от опавших лепестков черемухи. Этот цветочный покров закрыл платья и кудри кукол.

И куклам снился сон.

Колокольчики звенят в воздухе. Ах, принцы едут! Они мчатся в гору, к замку, а плащи у них развеваются, словно орлиные крылья. За ними выступают музыканты, на русых волосах у них венки из васильков. Подковы высекают огонь из камней, и среди грохота копыт слышен стонущий гимн любви, который поют гусли.

Ворота распахиваются настежь, и принцы входят. Алые перья на шляпах, сдернутых с головы, метут землю. И вот один из них, упав на колени, спрашивает:

— Так это вы заколдованные принцессы?..

И те отвечают стыдливым шепотом:

— Мы…