Золотой огонь Югры

Еремей понял: значит, и ему можно, значит, соблюдены порядки, принятые за столом, — не показал себя голодным, не начал есть раньше старшего. Быстро разломил ломоть, пододвинул большую часть Антошке, меньшую оставил себе. А второй кусок положил на середину стола.

— Ты чего? — удивился рыжий Пашка.

Еремей не ответил. Сосредоточенно зацепил ложкой капусту, решительно отправил ее в рот. Пожевал с обреченным видом, глядя в одну точку. И, проглотив, заулыбался.

— Хороший еда. Вкусно, Пашка!

— Зачем хлеб отложил, спрашиваю? Не нравится? — Глаза Пашки стали сердитые. — Другого нет, ешь какой дают.

— Не, не, Пашка, нянь тоже вкусный, — поспешно заверил Еремей. — Только много его. Нам с Антошкой одни кусок хватит. А мой кусок надо отдать другому, кто шибко есть хочет. У кого нету хлеба…

— Всем одинаково дают, — оборвал Пашка. — Так что не мудри. Ешь! — И, успокоенный, начал выгребать со дна кастрюли в свою чашку.

— Всем? Такой нянь? — удивился Еремей. — На пароходе Фролов сказал, Матюхин боец сказал, что кто-то там, далеко, умирает. Ему есть нечего. Ему хлеб надо. Вот, даю. — И осторожно толкнул подальше от себя нетронутый кусок. — Нам с Антошкой пополам хватит Хватит, Антошка?

Тот, посматривая округлившимися глазами то на Еремей, то на Пашку, неуверенно кивнул.

— Чего, чего? Твой ломоть — голодающим? — Пашка растерянно заулыбался. — Думаешь, эта краюшка спасет кого-нибудь?

— Один кусок одному человеку один день помереть не даст, — уверенно сказал Еремей, принявшись деловито есть. — Много кусков — много дней один человек жить будет… Высушу, отошлю. Люся знает, куда послать, — посмотрел на девушку, которая сидела во главе второго стола. Пояснил с гордостью: — Люся все знает. Шибко умная моя сестра.

И опять покосился на соседа справа — слышал ли тот, что Люся сестра? Парень изумленно глядел на Еремей и, встретившись с ним взглядом, опустил глаза на свою пустую чашку, вычищенную корочкой до блеска.

— А я, брат, весь свой хлеб съел. Не подумал как-то, — он растерянно заморгал белесыми ресничками.

Пашка тоже заморгал, соображая. И вдруг ласково ткнул пятерней Еремея в лоб.

— Ай да Сатаров, ай да голова! — Схватил черпак, забарабанил по опорожненной кастрюле. Закричал весело — А ну кончай жевать! — И когда недоумевающие детдомовцы замерли, объявил: — Ребята, слушайте! Предлагаю выделять половину нашего хлебного пайка а помощь голодающим детям Поволжья! Начнем сегодня же, сейчас же. Ура Еремею Сатарову — это он придумал! Ура-а-а!

Однако восторженный вопль его расплеснулся по столовой одиноко. Мальчишки запереглядывались, зашушукались, обсуждая предложение, но кричать «ура!» явно не собирались.

— Павел, прекрати! Прекрати сейчас же! — Люся вскочила, подбежала к Пашке. Схватила его за плечи, тряхнула. — Сейчас же прекрати призывать к глупостям!

— Какие глупости, Люция Ивановна, о чем вы?! — ошеломленный Пашка смотрел с непониманием и даже некоторой подозрительностью. — Мы обязаны помочь голодающим! Это наш долг, долг сытых.

— Действительно, товарищ Медведева, ты что-то не того… — неодобрительно подал голос и сосед Еремея справа. — Дело ведь парень предлагает.

— Дело?! — Люся повернула к нему гневное лицо. — Не смей так говорить, Алексей! Они сытые?! — Резко мотнула головой в сторону столов, отчего волосы взметнулись светлым облаком. — Да эти ребята не получают и половины той нормы, что нужна в их возрасте…

— А там, — Пашка принялся яростно тыкать пальцем в сторону черных окон, — там вообще ничего не получают! Там помирают! Понимаете, помирают! С голоду! А мы тут жрем, пузы себе набиваем! — Круто разворачиваясь то в одну, то в другую сторону, чтобы охватить всех взглядом, крикнул дрожащим голосом. — Объявляю «месячник сухаря»! Дело, конечно, добровольное, но… А ну, кончай жевать! Доедите хлеб, когда хорошенько подумаете!

11

— Останови здесь! — Тиунов похлопал по широкой спине парня, который сидел на облучке. — Совсем не обязательно, чтобы на тебя пялились из «Мадрида».

Парень, откинувшись назад, натянул вожжи — караковый жеребец задрал голову, оскалил раздираемый мундштуком рот и зло заперебирал на месте ногами.

Тиунов выпрыгнул из пролетки. Одернул шинель, натянул поглубже на глаза выгоревшую фуражку с красноармейской звездочкой.

— Жди здесь! — приказал, не повернувшись к извозчику. — Да кузов, не забудь, подними.

И расхлестывая в широком шаге полы длинной, до пят, кавалерийской шинели, быстро направился во двор Дома Водников.

В воротах чуть не столкнулся с каким-то нищим семейством— укутанная в клетчатую шаль старуха, худая, с измученным лицом женщина, которая несла на коромысле ведра с водой, две похожие друг на друга чернявые девчонки с бидонами, крепенький белобрысый парнишка с мешком. Тиунов вильнул в сторону, чтобы не сбить с ног мальчишку, пусто посмотрел на него и свернул к флигелю.