Золотой огонь Югры

Фролов с оперативной группой непредвиденно задержались еще в чуланчике — Матюхин, изловчившийся первым спуститься в люк, не хотел уступать место, потому что, сказал, подземелье узкое, развернуться негде, и первому опасней всего — ухлопают почти наверняка, — а значит, командиру впереди нельзя. Лишь когда Фролов пригрозил, что отдаст под суд за невыполнение приказа, Матюхин вылез в чулан. До узкого лаза, куда по объяснениям Егорушки скрылись арчевцы, Фролов пробежал на одном вдохе-выдохе, а дальше дело пошло хуже: узко, тесно, кобура бьет по коленям, фонарь слепит глаза — впереди ничего не видно, а опустишь фонарь к ногам, идти мешает. Наконец догадался, передал за спину— Матюхину, пусть освещает сзади. Тоже хорошего мало: тень от самого Фролова ложится впереди густая, плотная. Но надо бежать. И он бежал, запинаясь, обдирая стены плечами, задевая фуражкой кровлю… Впереди глухо бабахнуло, эхо мягко прокатилось по подземному ходу. Фролов, выкинув перед собой руку с маузером, упал на живот. Сверху на него рухнул Матюхин — фонарь больно стукнул Фролова под лопатку и погас. Сзади запыхтело, запотопывало, зашуршало-зашелестело — группа преследования присела.

— Вы живы, товарищ командир? — обдав табачным дыханием, шепотом спросил Матюхин.

— Буду жив, если не раздавишь, — Фролов зашевелился. — Кажется, стреляли не в нас — вспышки не было… Да слезь ты, телохранитель чертов. И скажи, чтоб другой фонарь передали.

Матюхин отполз назад — темень, жиденько разбавленная отсветами сзади, стала отступать: чекисты передавал!. в голову группы фонарь. Фролов, оттолкнувшись от земли, бросился было вперед, но тут опять хлопнул выстрел, только погромче, пораскатистей.

Это выпалил «стейер» Тиунова — Козырь вышиб его из руки дружка Гриши, когда Арчев, склонившийся, чтобы посмотреть в мертвые глаза капитана, вдруг прыгнул в сторону Ирины-Аглаи, заломив уже в полете руку женщины. Козырь, поднимавший мешок, был готов к этому — знал, что Арчев не прощает, если в его присутствии и без его разрешения расправляется кто бы то им было с кем бы то ни было, и когда момент наступил, Козырь не оплошал…

Арчев уже вскочил на ноги с наганом в одной руке и с браунингом Ирины-Аглаи в другой. Отпрыгнул, широко разведя руки: наган — на Тиунова; браунинг — на женщину.

— И впредь — без самосуда! Здесь и караю и милую я! Запомните это! — Поставил ногу на саквояж. — Тиунов — к мешку! Козырь — к лазу!

Козырь, тоже с оружием в каждой руке, бросился к выступу, скрывавшему вход в подземелье; Тиунов поднял завалившийся мешок, принялся складывать в него иконы; Ирина-Аглая, опять опустив очи долу, дергала под пелериной рукой, словно крестясь.

— Во, замаячили, кажись! — громким шепотом доложил Козырь и попятился. — Туши свет, выплывают красноперки!

Арчев оглянулся на него, и тут же в то же мгновенье Ирина-Аглая распахнула пелерину — мелькнуло крупно написанное помадой на белой блузке; «У мечети», — и пелерина запахнулась. Тиунов, прижав мешок к животу, кивнул и вбежал в дверной проем, где в полутьме круто уползали вверх каменные ступени. Еремей зажмурился, удерживая перед глазами увиденное — белое пятно на груди черной женщины, на пятне густо-красные буквы, — зашевелил губами, читая эти буквы, пока они не растаяли: «У мечети… у мечети… у мечети…»

— Хватит молиться! — зашипел Арчев. — Расшаманился, нашел время!

Еремей, облегченно выдохнув, запомнил: «У мечети»! — кинулся вслед за Гришей Апостолом, туда, где сверху хлынул поток серенького, но показавшегося очень ярким, света.

Тиунов вышвырнул наружу мешок, выскочил. Схватил Еремея за шиворот, оттолкнул в сторону. Мальчик встревоженно, с подозрением огляделся, и… тело, напряженно сжавшееся, как только вышли из комнаты с зеркалом, расслабилось — выбрался, вырвался все же из-под земли! А ведь только что, еще за несколько шагов до этого, и не верилось в спасение; из тех, кто уходил в нижний мир, никто и никогда не возвращался к людям.

Арчев, держа Тиунова под прицелом двух стволов, легко взбежал по ступеням, отпрыгнул вбок, отыскивая взглядом Еремея: не удрал ли? Но тот, судя по всему, и не помышлял о бегстве — улыбаясь, глазел на облупившиеся бледно-цветные фрески.

Ирина-Аглая, придерживая у груди саквояж, поднималась не спеша, с достоинством, хотя сзади напирал Козырь — тыкал стволом «смит-вессона» в спину, рычал что-то угрожающе. Всплыв над полом до пояса, женщина вдруг неожиданно резво метнулась наверх и с силой пнула по макушке Козыря. Тиунов обрушил крышку на дыру в полу, а другой рукой стремительно сдвинул по стене витую чугунную колонку, основание которой наползло на плиту, закрывшую лаз, — и все, исчез вход в подземелье, остался узорный, расчерченный на квадраты чугунный пол.

Снизу в плиту гулко стукнуло, словно молотом ударили: раз, другой.

— Палит, дурак, — усмехнулся Тиунов. — Лучше бы для чекистов патроны поберег. — Прижал мешок к груди, побежал к выходу. Сбросил ношу к ногам, открыл осторожно дверь, в которую плеснулся солнечный день. — Я — за лошадью. Сейчас вернусь, — и выскользнул на улицу.