Золотой огонь Югры

Козырь, выронив браунинг, скатился от удара женщины на несколько ступеней. Развернулся, глянул вверх — там громыхнуло: светлого квадрата не стало. В темноте прокатилось громкое эхо. Козырь, взвыв, кинулся на четвереньках вверх. С ходу ткнулся в крышку-плиту, чуть не разбив голову. Охнул от боли. Зверея, выпалил из «смит-вессона» прямо перед собой: раз, другой… И заорал истошно — в лоб будто кто палкой с плеча шарахнул: пуля срикошетила! «Смит-вессон» отлетел в сторону, руки взметнулись к ушибу, Козырь кубарем покатился вниз. Вывалившись из двери на каменный пол склепа, уперся лицом в твердое тело капитана. Теряя сознание, приподнял голову — на противоположной стороне стремительно нарастал, становился все более ярким, все более широким свет, отсеченный справа черной кромкой выступа. Мелькнула мысль притвориться мертвым, но Козырь не мог оторвать взгляда от нарастающего сияния. Свет вырвался из-за выступа, захлестнул склеп; фонарь, из которого истекала эта белизна, быстро, не задерживаясь, не останавливаясь, поплыл вперед — в глаза, в налитый болью мозг! Появился перед носом блестящий сапог. Козырь, вяло вскинув руки, слабо обхватил его, попытался впиться зубами в гладкое, пахнущее ваксой голенище.

Фролов, перешагнув через мертвого капитана, брезгливо дернул ногу, стряхивая вцепившегося в сапог Шмякина: перешагивая через ступени, поднялся к люку.

— Бомбы! — не обернувшись, приказал пыхтевшему за спиной Матюхину. — И какую-нибудь бечевку. Длинную!

Пока помощник отцеплял от ремня гранаты, Фролов, нажав на чугунную плиту, определил место, где ее держало с той стороны. Откинув полу тужурки, достал из чехла нож Еремея, вогнал лезвие между плитой и балкой. Протянул, не глядя, руку к Матюхину, взял уже связанные брючным ремешком четыре гранаты. Нацепил на ручку ножа, подергал — прочно ли? не упадут ли, не обломится ли лезвие?

Просунул в кольца гранат конец веревки, связанной из винтовочных ремней, закрепил. И быстро спустился в склеп, где и капитана, и Шмякина уже убрали с прохода. Прикрыл дверь. Махнул рукой, чтобы подчиненные прижались к стене, дернул за брезентовый ремень. Вверху ахнуло — дверь откинулась на петлях, ударилась с лязгом о каменную кладку…

Когда раздался взрыв, распахнув дверь часовни, Еремей стоял в пролетке с опущенным кузовом и с любопытством глядел по сторонам — отсюда лучше видны фигуры из белого блестящего камня или из темного металла на русских могилах; Арчев, устраиваясь на сиденье, пятками подпихивал под себя мешок; Тиунов, взбираясь на облучок, отыскивал взглядом в кладбищенских зарослях Колю Быка, которого, чтобы избавиться, только что услал в город — послушался ли, не затаился ли? Ирина-Аглая, поставив в пролетку саквояж, но не выпустив ручку, уже ступила на подножку, уже подалась вперед и вверх…

От взрыва караковый жеребец, коротко заржав, вскинулся на дыбы; Тиунов натянул поводья, Еремей плюхнулся на сиденье. Ирина-Аглая качнулась от пролетки, рванув к себе саквояж, но Арчев успел ударить каблуком по руке женщины. Она вскрикнула, затрясла перед исказившимся лицом пальцами и вдруг, пригнувшись, юркнула в кусты.

— Стой, мерзавка! — Заорал Арчев и вскинул наган, наведя его на заколыхавшиеся ветви.

Но Тиунов, взметнув руки, враз опустил их — вожжи хлестнули по бокам коня. Жеребец сорвался с места яростным галопом — Арчева отшвырнуло к спинке сиденья. Пролетка вылетела на центральную кладбищенскую аллею, промчалась по ней, вырвалась сквозь арку ворот на улицу.

Двое верховых патрульных, сорвавших с плеч винтовки и уже скакавших в сторону кладбища, откуда послышался взрыв, чуть не были сбиты бешеным караковым жеребцом, запряженным в легкую извозчичью пролетку. Патрульные развернули коней, послали их в карьер за промелькнувшим экипажем.

Чекисты, оставленные на всякий случай во дворе Дома Водников, увидели, как из часовни, что спряталась в березняке на кладбищенском склоне, вырвался белый пушистый комочек и через секунду докатился глухой хлопок взрыва. Люся, которой Фролов запретил спускаться в подземелье, ткнула пальцем в грудь трем бойцам.

— Вы, вы и вы остаетесь здесь! Остальные — в авто!

Бросилась к машине, у капота которой шофер отчаянно крутил ручку, заводя мотор. Вскочила в кабину. Двигатель зачихал, зафыркал, затакал, и, пока он не заглох, шофер влетел в кабину, прибавил газу. Мотор взревел — «форд» резво выкатился со двора и, набирая скорость, помчался к кладбищу.

— Скорей, скорей! — умоляла Люся. И вдруг, вытянув шею, застыла, вопросительно и встревоженно глядя на шофера. — Слышите? Выстрел?

Стрелял верховой патруль. Преследуя на всем скаку удаляющуюся пролетку, пригибаясь от посвистывающих изредка пуль, чекисты почти одновременно нажали спуски винтовок — сдвоенный выстрел слился в громовой раскат, который и услышала Люся сквозь рев двигателя. Стреляли в воздух, требуя остановиться, — в пролетку не решались, опасаясь, что шальная пуля может попасть в мальчика.

Пролетка, почти опрокидываясь, круто завернула в переулок.