“Золотой осел" Апулея. Архетип трансформации

С этих пор Луций действует всецело под руководством снов, даже о отношению к количеству денег, необходимых для посвящения. Если в наше время минимальная плата за сеанс терапии установлена четко, то что делать терапевту, который во сне узнал, что должен взять с пациента меньше? Я бы так и сделала, но большинство терапевтов воздержится от такого шага из-за страховки и профессиональных правил. Вмешательство богов в социальный порядок уничтожено бюрократией или тоталитаризмом. Таким образом, желательно, чтобы в обществе была минимальная организация, иначе это убивает спонтанный дух и уничтожает тайную работу трансцендентной функции. Слишком интенсивная организация и множество законов исключают тайную игру богов и мешают появлению чего-то иррационального, приносящего преображение. Тот, кто верит в нормы и в то, что планы должны быть четко установлены, не дает произойти спонтанному психическому событию. Если оно происходит, его либо не замечают, отбрасывают, либо обесценивают. Так естественное человеческое сообщество нарушается или заменяется искусственным.

Люди говорят о «сближении», верят, что стремятся к «организации» человеческих отношений, тогда как подавляют то единственное, что оказалось бы действенным средством: иррациональную игру снов. Мистериальные культы были тайными обществами, состоящими из людей, «единых» в духе, и иррациональная игра могла свободно развертываться между ними. Точно такой же живой дух был в древних церквях, духовный импульс, в котором не было ничего утилитарного или «разумного». Но все в нём было организовано богами. Он был и остается «невидимой церковью»[131].

Прежде всего, Луций должен обрести человеческую форму. Богиня приказывает ему принять участие в шествии, устроенном в её честь на следующий день, и говорит:

«По моему повелению густая толпа расступится и даст тебе дорогу, безобразная внешность твоя никого не смутит во время веселого шествия и праздничных зрелищ, а неожиданное твое превращение не внушит никому подозрения и неприязни. Но запомни крепко-накрепко и навсегда сохрани в своем сердце: весь остаток своей жизни, вплоть до последнего вздоха, ты посвятишь мне. Справедливость требует, чтобы той, чье благодеяние снова вернет тебя людям, принадлежала и вся твоя жизнь. Ты будешь жить счастливо, ты будешь жить со славою под моим покровительством, и когда, совершив свой жизненный путь, сойдешь ты в царство мертвых, то, как видишь меня сегодня здесь, так и там, в этом подземном полукружии, найдешь ты меня просветляющей мрак Ахеронта, царствующей над стигийскими тайниками и, сам обитая в полях Елисейских, мне, к тебе милостивой, усердно будешь поклоняться. Если же примерным послушанием, исполнением обрядов, непреклонным целомудрием ты угодишь нашей божественной воле, знай, что в моей только власти продлить твою жизнь сверх установленного судьбою срока»[132].

Произнеся эти слова, Исида исчезла. Это важно. Богиня требует, чтобы Луций полностью признал свою подчиненность чувству: он должен быть вовлечен в религиозный опыт, потому что без этой вовлеченности никакого религиозного опыта словно и нет. У многих людей бывают великие переживания, которые будто исчезают впоследствии. Они их не признали и не приняли. Моральные обязательства благодарности распространяются не только на наше общество, но и на общество богов. Внутренние факторы тоже имеют значение в нормальной человеческой благодарности и преданности. Люди склонны утрачивать эти чувства в периоды экстраверсии. Они поглощают райские плоды, а потом этот опыт тонет среди жизненных сложностей. В этом заключается алхимическая задача поддержания огня!

С другой стороны, стоит задаться вопросом, почему такое нуминозное и впечатляющее событие, как преображение Луция в человека должно произойти таким шокирующим образом, на публике. Адлингтон, как и многие другие, в своем переводе упускает одну очень важную деталь, а именно последнее предложение книги, в котором Луций говорит о жреце Исиды:

«…[он] избрал меня в коллегию своих пастофоров[133], назначив даже одним из пятилетних декурионов. Снова обрив голову, я вступил в эту стариннейшую коллегию, основанную еще во времена Суллы, и хожу теперь, ничем не осеняя и не покрывая своей плешивости, радостно смотря в лица встречных».