Золотой петух. Безумец

— Об этом молодце я уже говорил с его превосходительством пашой-эфенди. Неужели он не дал вам никаких распоряжений?

— Паша-эфенди поручил мне действовать согласно вашим указаниям.

— Отлично, — обрадовался эфенди. — Указания будут даны. Но есть одно обстоятельство, о котором я скажу вам несколько позднее.

— Я очень нетерпелив, говорите скорей, не томите, — попросил офицер.

— Ну, хорошо, я скажу вам на ухо.

Хотя в ода никого, кроме них, не было, офицер наклонился к эфенди, и тот шепнул ему:

— Старичок-то богатый, не мешало бы его подоить.

Томас-эфенди достаточно хорошо знал корыстолюбие должностных лиц и понимал, что их не столько интересует само дело и его расследование, сколько возможность выжать как можно больше денег из обвиняемого. Играя на слабостях этих людей, эфенди старался извлечь для себя пользу. Он обрадовался, видя, что его слова произвели нужное впечатление на офицера. Тот с готовностью спросил:

— Каковы будут ваши распоряжения?

— У вас целый отряд, велите установить надзор за старостой и его сыновьями, Айрапетом и Апо, и прикажите арестовать русского шпиона — Вардана.

Офицер записал имена Айрапета, Апо и Вардана.

— Обыск вы уже произвели, — продолжал эфенди, — но расследование будет вестись, поэтому держите их под надзором, пока его превосходительство паша-эфенди лично не займется этим делом.

— Слушаюсь, — сказал офицер.

— А я буду играть роль посредника. Притворюсь, что держу сторону обвиняемых, и постараюсь выведать все их секреты. Понятно?

— Понятно, — ответил офицер.

Глава двадцать седьмая

Пока, сидя в ода, Томас-эфенди и офицер строили свои злодейские планы, во дворе солдаты вели между собой совсем иной разговор.

— Махмуд, — молвил один из них, — если нам придется здесь заночевать, какую из невесток этого армянина ты выберешь себе?

— Мне приглянулась краснощекая малютка, — причмокнул Махмуд.

— А меня лишила разума черноглазая красотка! — сказал его товарищ.

Солдаты, видимо, не столько занимались обыском, сколько пялили глаза на невесток Хачо. При виде женщины мусульманин легко теряет голову. Но нашлись и такие, которые больше интересовались домашним имуществом Хачо.

— Моя жена мне житья не дает, — вмешался в разговор пожилой солдат, — заладила одно: «Купи большой котел для кипячения молока». Как раз такой котел я видел здесь. Когда мы будем уходить, непременно унесу с собой.

Другой подхватил:

— А я высмотрел красивый коврик. Эх, хорошо отдыхать на таком коврике после сытного обеда и курить наргиле, приготовленное руками красивой женщины.

Пожилой солдат, видимо более набожный, чем его товарищ, возразил:

— На таком коврике лучше всего совершать намаз.

С явной завистью и недоброжелательством один из них сказал:

— Ума не приложу, отчего это у гяуров такие красивые жены… и в придачу такие богатые дома! У меня в доме даже рваного паласа нет, детям спать не на чем. Гяуру положено носить поношенный узкий кушак, чтобы он рвался при каждом вздохе.

Эти слова каждый мусульманин затвердил как поговорку. На Востоке о богатстве и знатности человека судят по тому, какой на нем кушак. Армянин, как и всякий «гяур», по мнению мусульманина, должен быть бедняком и носить узкий, заношенный до дыр кушак. Гяур не вправе иметь красивую жену, потому что все красивое и хорошее должно быть достоянием мусульманина.

Несколько солдат, забравшись в сад Хачо, объедались фруктами, беспощадно ломая ветки деревьев и швыряя наземь незрелые плоды, — словом, вели себя, как свиньи в огороде.

Сердце старика Хачо обливалось кровью при виде этого зрелища, ведь каждое дерево было его детищем.

Понурив седую голову, он прошел через двор. Он вспомнил старую персидскую поговорку: «Если зорапет[46] отнимет у садовника одно яблоко, то его войско выкорчует весь сад». Кто не щадит природу, тот не щадит и человека.

Бедняга Хачо отправился на женскую половину дома, где его снохи были заняты стряпней. В собственном доме он очутился на положении арестанта и вынужден был оказывать гостеприимство своим тюремщикам.

— Что это за люди? Что им надо? Почему они разоряют наш дом? — со слезами на глазах обратилась к нему Сара.

— Бог их знает, — грустно ответил старик и распорядился поскорей подавать обед.

Женщин охватил ужас, они боялись выходить во двор, чтобы не встретиться с солдатами. По тому, как турецкие солдаты беззастенчиво хозяйничали у них в доме, им было ясно, что произошло что-то необычное.

Когда до сыновей Хачо, работавших в поле, дошла весть о том, что в их доме бесчинствуют турецкие солдаты, они вне себя от ярости поспешили домой, но, вместо того чтобы расправиться с солдатами, весь свой гнев обрушили на голову ни в чем не повинного отца. Так рабы, безропотно подчиняясь власти тирана, обращают свой гнев против того, кто осмелился разгневать их владыку. Поэтому и сыновья Хачо обрушились на отца с упреками, обвиняя его в том, что он дал приют таким опасным людям, как Вардан и Салман. Они порывались пойти к офицеру и рассказать ему все, что знали, надеясь этим облегчить свою участь.

— Это ты разрушил наш дом! — попрекали они Хачо.