Золотой петух. Безумец

Чарводар — особенно тот, которого хорошо знают, — пользуется на Востоке неограниченным доверием: ему нередко поручают для перевозки ценные товары, вплоть до мешков, набитых золотом и серебром. Эти ценности он доставляет к месту назначения в полной сохранности, без всяких расписок.

В каждом городе заранее знали, когда появится хаджи Мисак, с такой точностью ходил его караван. И если б не разного рода случайности, неизбежные в пути, хаджи Мисак ни на один час не нарушил бы установленное время.

На этот раз караван хаджи Мисака шел довольно медленно, — хотя тюки, которые он вез, были невелики, но, видимо, довольно тяжелы. Большую часть груза составляли длинные, окованные железом ящики, на которых стоял английский штамп: «Персия–Тегеран».

Караван шел главным образом ночью. Хаджи Мисак говорил, что дневная жара очень изнуряет мулов.

Караван сопровождало еще одно лицо. Это был купец по имени Мелик-Мансур, называвший себя персидским армянином.

В течение последних двух десятилетий персидское правительство оснащало свою армию новейшими видами оружия по европейскому образцу. Для армянских купцов открылось широкое поле деятельности — поставлять персидскому правительству это оружие. Мелик-Мансур был один из таких купцов, и тяжелые ящики, навьюченные на мулов, принадлежали ему. В таможнях не обращали особого внимания на эти ящики, поскольку они не отличались от обычных транзитных грузов, доставляемых в Персию. Такого рода грузы постоянно провозили из Трапезунда, Эрзерума и Баязета в Персию.

Мелик-Мансур был мужчина лет тридцати шести, с довольно приятными чертами лица. Он был человеком веселого нрава, любил побалагурить и всю дорогу занимал хаджи Мисака разговорами. Тот с интересом слушал весельчака, особенно когда он принимался описывать свои приключения в дальних странах. Рассказы его скрашивали скуку и однообразие караванного пути. Необычайно занимателен был рассказ этого странствующего купца о том, как он потерял три пальца левой руки во время путешествия в Индию.

Мелик-Мансур говорил на многих восточных и европейских языках. Не мало людей перевидал он на своем веку, знал все их повадки и умел обходиться с ними. Но свое истинное лицо он никому не открывал. И все же, несмотря на всю таинственность, которая окружала этого незнакомца, хаджи Мисак выказывал ему особое почтение, чувствуя к нему невольное уважение.

Во всех попутных караван-сараях, где им приходилось ночевать, трактирщики были в восторге от Мелик-Мансура, так как он щедро сыпал золотом.

— Вы их развращаете, — наставлял его хаджи Мисак, — в другой раз у этих разбойников стакана воды не допросишься.

— Не беда, — отвечал тот со смехом, — блеск золота слепит глаза.

Караван благополучно миновал Эрзерум и спустя неделю прибыл в Баязетский уезд. Там груз Мелик-Мансура стал постепенно таять, но вместо длинных ящиков появлялись какие-то вьюки. Эта замена происходила ночью, когда караван останавливался в какой-нибудь армянской деревне. Иногда к Мелик-Мансуру приходили неизвестные люди, вели с ним таинственные переговоры и исчезали.

Наконец караван перешел персидско-турецкую границу и вступил на персидскую землю. Но еще до того как караван достиг границы, ящики с надписью «Персия–Тегеран» уже не отягощали спины мулов, а мнимый купец Мелик-Мансур исчез.

Глава двадцать третья

Тот образ жизни, который господствовал в последнее время в доме старика Хачо, заметно нарушился. Салман, которого домочадцы по-прежнему называли Дудукчяном, теперь редко бывал дома. Иногда он и Вардан исчезали из деревни О… на несколько дней. Айрапет и Апо были чем-то сильно озабочены и держались замкнуто. Что же касается остальных братьев, то они не одобряли присутствия в доме двух чужеземных гостей, чьи сумасбродные выходки вызывали у них негодование.

Старика Хачо целиком поглощали сельские дела, которые с каждым днем доставляли ему все больше забот. Жизнь в ода совсем замерла; по вечерам уже не слышались оживленные голоса, не велись споры, не звучали речи.

Только на женской половине дома жизнь шла по заведенному порядку, ничто не нарушало ее векового однообразия.

В армянской семье женщины изолированы от мужчин, они мало общаются с ними, не принимают участия в их разговорах, не знают, какие мысли и дела занимают мужчин. Круг интересов женщин ограничен хозяйством и домашними заботами. Поэтому им ничего не было известно о тех разговорах, которые велись в ода. Ода старосты — этот своего рода деревенский клуб — недоступен женщинам.

— Если мы вовлечем в наше дело женщин, то победа, безусловно, будет за нами… — часто говорил Салман.

— Пока еще рано, — отвечал Вардан, — сперва надо заняться их просвещением.