Золотой поезд

- Что мне это «назначили министром»?! - горячо возразил Краска. - Мне нужно, чтобы мой авторитет был закреплен не словесными обещаниями, а уступкой: повышением, хотя бы на время, заработной платы, созданием хоть видимых рабочих организаций. Я у большевиков видел на деле, как они покупают доверие рабочих, и, поверьте мне, нам до них далеко.

- Не обижайтесь, - ответил спутник Краски, - но вы еще не отвыкли от Совдепии и немножко ее идеализируете… Да вот мы и у цели, - переменил он тему разговора, показывая на блестящие круглые шары у входа в художественный «Подвал».

Ребров остановился, дал время Краске и его спутнику войти в «Подвал» и подошел к стеклянной двери… Швейцар с золотыми галунами принимал одежду. На длинных вешалках лежали картузы, кепи, несколько котелков и большое количество пестрых дамских шляпок.

«Кабак», - подумал Ребров и прошел немного дальше вдоль дома… «Подвал» кончился, и освещенные окна уходили во двор. «Не видно ли оттуда?» - заглянул Ребров в ворота и вошел во двор.

Темные занавески не везде плотно закрывали окна. Из открытой форточки одного окна неслись звуки пианино, и чей-то голос пьяно декламировал:

Друг мой, брат мой,
Усталый, страдающий брат,
Кто бы ты ни был, -
Не падай душою…

Пианино замолкло.

- Браво! Браво! - послышались из окна визгливые женские голоса.

- Просим! Просим! - вдруг совершенно отчетливо услышал голос Краски Ребров.

Голос пьяного декламатора неожиданно запел:

Быстры, как волны,
Все дни нашей жизни…

Его пробовали поддержать другие, но спутались и замолчали.

- Клянусь, как вечный студент, - снова закричал декламатор, - высшая школа в Комуче будет процветать!

- Ха-ха-ха! Ура! Ура! - кричали ему в ответ.

Гаудеамус игитур,
Ювенес дум су-умус… -

пробовали хором запеть за окном и снова, очевидно, не зная слов, замолкли.

Ребров подошел к форточке. Ветер колебал занавеску. В комнате за большим столом, уставленным бутылками и закусками, сидели мужчины и женщины. С краю сидел Краска, перед ним стоял полный стакан. Ветер захлопнул штору. Комнату стало не видно. Из форточки донеслись слова:

- Тост! Тост!

- Просим! Просим!

- Могу, - ответил прежний голос. - Я пью за мертвую Самару! - выкрикнул он.

- Что?… Что?…

- Правительство… - захохотал он. - Мы - правительство? Хи-хи-хи!

- Армия…

- Где наша армия?! Скажите, где наша армия?! - хохотал пьяный.

- Уберите его, - услыхал Ребров кем-то сказанные слова.

«Эх, гранату бы им туда», - подумал он и вдруг, нагнувшись, схватил булыжник и с размаху швырнул его в окно.

«Дзинь!» - раздалось позади. А он, выскочив за ворота, как ни в чем не бывало, медленно прошел мимо входа в «Подвал», мимо бегущего навстречу швейцара, мимо официантов, спешивших за швейцаром.

Утром самарские газеты взволнованно обсуждали ночное происшествие. «Вечерняя заря» сообщала:

В том же номере газеты Ребров неожиданно наткнулся на большой фельетон Краски, в котором он описывал свой переход через фронт. Очевидно, этот фельетон был не первым, потому что в заголовке стояло:

Письмо четвертое

Мы выехали из Казани на пароходе «Амур». Это был не пассажирский, а пароход специального назначения. Он вооружен пулеметами и имеет на борту не совсем обычную публику. В каютах разместились члены Учредительного собрания, эсеровские и эсдековские партийные работники, солдаты добровольческих отрядов, сформированных Комитетом членов Учредительного собрания. На пароходе, кроме того, едет почти вся Академия Генерального Штаба во главе с профессором Андогским, в сопровождении жен и детей. Они едут в Самару, чтобы потом двинуться далее в Сибирь.

Хотя путь от Казани до Самары, очищен от большевиков, тем не менее наш пароход идет с большими предосторожностями. Ночью он гасит огни, и на палубе выставляют часовых. В нескольких местах пароход окликают стоящие на реке сторожевые суда. Мы приостанавливаем движение, обмениваемся паролем с вопрошающими и затем идем дальше. Уже на рассвете я внезапно разбужен сильным шумом и стуком на палубе. Поднимаю голову. Прислушиваюсь. С берега стреляют. Частые пули стучат по железной обшивке парохода. Наши солдаты с грохотом поворачивают пулемет. Еще момент - пулемет запел свою песню.

Утром на палубе профессор любезно и детально рассказывал нам о предстоящих военных операциях под Москвой. Он говорил:

- Линия Кама - Волга - решающая для исхода кампании. Как только падет Пермь, дни и часы Москвы будут сочтены.

На всем протяжении военной истории я не встречал более удивительного, более разительного явления, чем демократическая армия Комитета Учредительного собрания. Ее солдаты - образец для любой европейской армии!

Ее руководители были бы украшением нашей Академии!

Я говорил с командующим Поволжским фронтом Лебедевым. Он очаровывает, он подавляет…

- Вы высоко расцениваете его операцию под Казанью? - спросил я профессора.

- Да, это было похоже на взятие Очакова Петром Великим, - ответил генерал.