– Я прощаю тебя, Геркулес. Мы забудем сказанное из-за сделанного после этого.
Он заставил себя коснуться ее губами.
– Доброй ночи, – рассмеялась она. – Или уже доброго утра?
Он подождал, пока она уснет – в бесцветном безжалостном предрассветном сумраке она выглядела неряшливой грудой, потом надел тунику и выбрался из комнаты. Он чувствовал необходимость принять ванну, и, да, он возьмет лошадь и будет много миль скакать по холмам. Он был пуст и страшно устал, но спать не хотел. Даже когда его связывали у фургонов, он не чувствовал себя таким одиноким.
– Эодан.
Он остановился под садовой стеной. Здания были черной массой на фоне бледнеющих звезд, изгороди и крыши блестели от росы. За конюшнями земля была еще полна ночи. К нему подошло Фрина.
– Ты так рано встаешь? – без удивления спросил он.
– Я не могла уснуть, – ответила она.
– Я тоже, – горько сказал он. – Хотя по другой причине. Никогда не думал, что могу так ненавидеть женщину, которую обнимаю.
– Должно быть, ей показалось это интересным, – сказала Фрина.
Он почувствовал презрение в ее словах. Неизвестно, насколько оно направлено на него, но он ощутил всю его тяжесть. И с трудом спросил:
– Почему я не попросил распять меня и кончить на этом? Я позволил ей называть мою Викку грязными именами, а потом поцеловал ее.
– Ты должен жить, – мягко сказала Фрина.
– Зачем?
– Ну, ради… – Она стояла рядом с ним, и почему-то он вспомнил ручей, освещенный солнцем под легким ветром, давным-давно в Химмерланде. – ради помощи твоей жене, – закончила она, глядя прямо перед собой, на самнийскую тьму.
– Которой нет, – простонал он.
Неожиданно в нем взорвалось. Как будто солнце ударило ему в глаза, он ахнул и негромко воскликнул:
– Но я могу!
– Что? – На ее лице, обращенном к нему, страх. – Как?
– Послушай меня, Фрина, – быстро шептал он, дрожа от осознания. – Я отправлюсь туда. Я знаю дорогу в Рим, в прошлом году я шел по ней сюда. Я найду там его дом и выкраду Викку и… о, Бык, рога которого луна, почему ты не дал мне это понять сразу?
– Ты не сможешь! – приглушенный возглас. – Ты не знаешь землю, город – любой увидевший тебя узнает по росту и цвету волос… Какая польза, если ты умрешь на кресте или тебя бросят диким зверям?
– Если у меня еще остались силы, я попробую, – сказал он. – А если нет… что ж, я однажды попытался. У Викки будет муж до самого конца.
Он протянул руки на восток и на языке Химмерланда призвал день и ночь, ветер и солнце и все Силы земли стать свидетелями его клятвы.
Фрина опустилась на колени.
– Эодан, Эодан, ты малое дитя среди волков! Ты не понимаешь, что говоришь!
– Я знаю, что сказал, – медленно ответил он. – Я дал клятву, которую нельзя нарушить.
Он почувствовал, как его охватывает холод и влажная предрассветная тьма. А что он на самом деле сделал, подумал Эодан. Нельзя давать такие громкие клятвы, не подумав сначала. Скорее всего он обрек себя на смерть.
Но если так, смерть – его судьба, от нее не уйдешь, потому что он пробудил саму реку времени.
Он благоговейно содрогнулся, его зубы застучали.
– Уйду через несколько дней, как только смогу, – сказал он. – Ты забудешь о том, что мы говорили, хорошо?
Фрина встала. она прислонилась к стене, прижалась к грубому кирпичу щеками и ладонями, закрыла глаза. Она словно сама собиралась с силами. И наконец каким-то далеким голосом ответила ему:
– Нет, я помогу тебе.
VI
Только спустя четыре дня Фрина остановила Эодана в портике и сказала:
– Я готова. Приходи к моей комнате – знаешь, где это? – после заката, и я попробую замаскировать тебя. Сможешь взять лошадей?
Его сердце заколотилось. На мгновение, стоя под желобчатыми колоннами и глядя на зеленые газоны и широкие поля, он подумал, что стоит среди громов и обнаженных мечей. Наконец он кивнул.
– Конюхи спят там же, но их просто будет запугать, если у меня будет оружие. И никто не узнает до утра.
– И тогда откроются двери Тартара! [
– Не знаю, – ответил он. – На север, где люди еще свободны. Не знаю, куда лучше.