Читаем Золотой рубин. Хрустальная ваза полностью

Шихта была приготовлена для варки разных сортов стекла: и для простого бесцветного, и для дорогого свинцового хрусталя, и для синего кобальтового, и для двух рубинов - селенового и медного, и для дымчатого топазного. Была тут шихта и для зеленого стекла, для двух желтых, обычного и канареечного. Даже были наряды на глухое белое и на оранжевое. На горшковых печах всегда так: никогда не бывает, чтобы варился один или два сорта. Каждый раз в каждом горшке особое стекло. Только опытный стекловар да составители могут разобраться, что к чему, только они понимают друг друга с полуслова.

- Какой мой шихта для мой золотой рубин? - снова заорал Шульц, теперь уж и не понять на кого - то ли опять на Данилу Петровича, то ли на ребят-золосеев.

- А тебе какая шихта-то нужна? - кричат ему в ответ золосеи. - Ты очень-то не дери горло, мы и сами кричать умеем. И ты нас не перекричишь, нас тут вон сколько, а ты один.

- Мой требовайт свинцовый шихта для мой рубин, - отвечает им Шульц.

- Ну так бы ты и сказал сразу. Вот в этом грудке как раз и находится шихта с примесью окиси свинца, можешь ее брать, если она тебе нужна.

Но Шульц сам брать шихту не желает, он показывает Даниле Петровичу на стоявшее в углу ведро и приказывает ему и Сеньке насыпать его шихтой доверху и нести за ним в лабораторию.

А когда они пришли в лабораторию с ведром шихты, Шульц отдает им новое приказание: высыпать шихту из ведра в стоявшее на столе фаянсовое корыто, а самим выйти в коридор и быть там до тех пор, пока он снова не позовет их. Данила Петрович и Сенька беспрекословно во всем ему подчиняются. Когда они вышли из лаборатории в коридор, Шульц повернул ключ в двери, заперся от них накрепко.

- Так, значит, - говорит Данила Петрович Сеньке. - Вот тут-то все и начинается, брат Сеня. Сейчас он начнет волшить, добавлять золото в шихту. Интересно, какое золото дали ему? Если песок, то тут проще дело, а вот ежели ему дали монеты, то он должен бы их сейчас рубить на мелкие кусочки, а потом уж засыпать в шихту.

- Тять, а дай я подсмотрю за ним, что он там делает, - говорит Сенька отцу.

- Да как же ты подсмотришь, когда он заперся от нас?

- А в щелочку или в замочную дырочку.

- Попробуй, только вряд ли у тебя с этим что получится. Сенька на цыпочках начал подходить к двери. Но, на его горе, в двери не оказалось ни единой щелки, а замочное отверстие загораживал ключ. Тогда он прильнул ухом к двери и начал прислушиваться. Если нельзя ничего подсмотреть, то можно кое-что подслушать. И Сенька услыхал.

Сначала ему слышно было, как Шульц открыл дверь шкафа, достал оттуда сначала одну бутыль, потом другую.

Потом он услышал, как немец наливает из бутылей в мензурку жидкость из той и другой. А из мензурки переливает в посудину, стоявшую на столе. Потом начал туда опускать монеты одну за другой. Сенька начал было считать, сколько Шульц опустит монет, но вскоре сбился со счету, запутался.

Сенька так увлекся подслушиванием, что и не заметил, как Шульц повернул ключ в замочной скважине и открыл дверь. Сенька не успел отскочить вовремя, и дверь больно ударила его в лоб и в нос. Конечно, он тут же отпрыгнул от двери к отцу, но Шульц все же догадался, что Сенька подслушивал.

- Ты зачем стояль возле дверь мой лабораторий, маленький русский свинья, а? - грозно заорал он на Сеньку.

А Сенька не знает, что и сказать ему в ответ.

Тут на выручку к Сеньке пришел Данила Петрович.

- Да ведь мальчонок он еще, а дети - они и есть дети. Любопытны они, им дай всюду нос свой сунуть.

- А, он любийт свой нос совать? А мой не любийт, чтоб в мой дела всякий маленький русский свинья свой нос совайт. И если он еще раз будет стояль возле дверь мой лабораторий и слушайт и смотреть, что-мой делайт в лабораторь, то мой требовайт у генераль новый помощник. Ферштейн? Поняль? - кричит Шульц уже на Данилу Петровича.

- Понял, - отвечает Данила Петрович. - Больше он уже не будет стоять возле вашей двери. У него вон какая шишка вскочила на лбу, так вы шарахнули его дверью.

- И очень хорошо, что шишка вскочиль! Он будет знайт, как стоять у мой дверь. Зер гут шишка! - засмеялся Шульц. - А теперь марш в лабораторий мой! Идийт сюда и будете делайт то, что мой скажет вам.

Данила Петрович и Сенька снова вошли в лабораторию.

Шульц дает Сеньке маленькую лопаточку, а Даниле Петровичу приказывает взять стеклянную банку с какой-то жидкостью.

- Ты, - говорит он Сеньке, - мешайт лопатка. А ты, - обращается он к Даниле Петровичу, - поливайт. Мешайт и поливайт, мешайт и поливайт. Хорошо мешайт и тихо поливайт!

Данила Петрович и Сенька начинают делать то, что им приказано.

А когда шихта в фаянсовом корыте была перемешана и жидкость в стеклянной посудине кончилась, Шульц отдает им новый приказ: высыпать шихту из корыта в ведро и нести обратно в составную. Данила Петрович взял ведро - Сенька мал, ему не по силам таскать такие ведра с шихтой, - и все вышли из лаборатории. Данила Петрович и Сенька шагали впереди, а Шульц важно выступал сзади. И тут Сенька заметил, что Шульц не запер почему-то дверь лаборатории, забыл или не посчитал нужным.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Чудаки
Чудаки

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.В шестой том Собрания сочинений вошли повести `Последний из Секиринских`, `Уляна`, `Осторожнеес огнем` и романы `Болеславцы` и `Чудаки`.

Александр Сергеевич Смирнов , Аскольд Павлович Якубовский , Борис Афанасьевич Комар , Максим Горький , Олег Евгеньевич Григорьев , Юзеф Игнаций Крашевский

Проза для детей / Проза / Историческая проза / Стихи и поэзия / Детская литература