Золотой шар

Когда проснулась, уже занимался день. Она сходила по воду, вымылась с головы до пят, прибрала бутыль и кубки и села к окну, опустив ноги на голубой коврик с розами. Солнце медленно скользило по стеклам и вспыхивало на рыжих кудрях, обрамлявших ее мертвенное лицо. Она сидела в кресле и раскачивалась, взад-вперед, взад-вперед, чуть ли не до самого вечера. Когда солнце покатилось за море, она спустилась с Горы поглядеть, как рыбаки будут втаскивать лодки. Рыбачки, высыпавшие на берег пособить мужьям, немало подивились ее приходу. Знаться Нильсова молодуха с ними не зналась — как же, пасторская дочка! — ну и они ее не очень‑то жаловали. Хедевиг-Регице поздоровалась и спросила, не видали ли они Хиртуса. «Да он, верно, пошел к учителю». Услышав это, она приметно одушевилась и завела с ними разговор. Рыбачки посматривали на ее неприбранные волосы, небрежно накинутый на плечи платок. Одна из них спросила, посмеиваясь, уж не ждет ли она прибавления, вон и кофта на ней не сходится. Хедевиг-Регице улыбнулась, покачала головой. Подымаясь обратно на Гору, она обернулась и увидела, что женщины сбились черной стайкой, и подумала, может, они и правы, она и в самом деле затяжелела.

Воротившись домой, она снова села к окну и уставилась на луну, неторопливо выплывавшую из‑за туч.

По телу ее разлилась благостная усталость. Ей не хотелось ни есть, ни пить. На нее вдруг низошел странный покой, будто все в жизни наладилось, и ей не о чем больше печалиться.

На другой день, под вечер, в горницу взошел Нильс Глёе. Он покосился на измятые женины юбки и спутанные волосы и спросил, где Хиртус. «Нет его здесь, — сказала она с улыбкой, — и никогда не будет».

Как это понимать? — поинтересовался Нильс Глёе, а она ему: лучше ей об этом и не заикаться, не то быть беде. Нильс Глёе стал пытать ее, что ж такое стряслось, а она знай себе ходит вокруг да около и улыбается. Дескать, тревожиться ему нечего. Достояние его в целости и сохранности. Как дошло до дела, Хиртус и оплошал. Тут Нильс Глёе сгреб ее за плечи, рванул с кресла и заявил: если она сей же час не выложит ему все без утайки, он такую задаст ей встрепку, век будет помнить.

Хедевиг-Регице ловко высвободилась и невозмутим поведала: покуда он был в отлучке, его сын, этот юный ангел, который вдоль и поперек знает Библию и собирается в столицу изучать богословие, вознамерился: ее обесчестить — это собственную‑то мачеху! Вот она и выгнала Хиртуса из дому и не желает его больше видеть.

«И где ж он сейчас?» — осведомился Нильс Глёе, почесывая волосатую грудь.

«Вроде пошел к учителю, — сказала Хедевиг-Регице. — Нашкодил и прячется, твой ангелок с золотыми локонами». Сказала и села к окну. А Нильс Глёе направился к домику, где проживал учитель. Хедевиг-Регице прождала у окна до темноты, пока муж не вернулся. «Ну что? — спросила она. — Наплел он тебе небылиц своим ангельским голосом?»

«Я пересчитал ему кости еще до того, как он успел открыть рот, — ответил Нильс Глёе. — И сказал, чтобы на мою помощь он впредь не рассчитывал. А теперь давай собирай ужин».

Тем дело и кончилось.

Но у истории про Нильса Глёе, Хиртуса и Хедевиг-Регице есть продолжение. По прошествии семи месяцев у Нильса Глёе родился еще один сын, да какой! — в шесть кило весом и с волосами по всем телу. Едва выбравшись на свет из материнского чрева, он засмеялся. Он так отчаянно рвался наружу, что покалечил роженицу. Это был воистину буйный младенец. Плакать он не плакал, зато, проголодавшись, орал благим матом. До трехлетнего возраста Хедевиг-Регице выкармливала его грудью. Она так и не оправилась после родов, скоро ее совсем скрючило — как старушонку.

Теперь она нет-нет да и наведывалась к рыбачкам. Рыбачки чинили сети и толковали о том, как переменчива судьба. Ловы были уже не те, что прежде. Близ берега рыбаки частенько вытягивали пустые сети, потому и отходили подальше в море. И достатки были не те — кто кроме Нильса Глёе и фогта мог поставить себе дом с глинобитными стенами? Да никто.

Нильс же Глёе жил припеваючи. У него был любимый сын, которого он брал с собой в море и учил всякому рукомеслу. На Хедевиг-Регице он махнул рукой: поди их разбери, этих баб! Ведет дом, и ладно. Она стала забывчива, постарела. Поэтому он не очень‑то горевал, когда шесть лет спустя она умерла родами, оставив ему крошечную, до времени явившуюся на свет девочку.

Ну, а Хиртус? Что сталось с Хиртусом?

С окровавленным лицом бежал он к Восточной бухте, а учитель кричал ему вслед. Маленькая девочка, которая рвала цветы неподалеку от берега, уверяла, что видела, как с моря прихлынула большая волна, а оттуда вышло рогатое чудище со змеиным хвостом и кривыми когтями и утащило Хиртуса.