Золотой след (легенды, сказки)

— Передайте этим дуракам, — сказал он, — что гориллы не дадут нам сойти с плоскогорья, пока светит солнце. Мы все тут погибнем, не победив. Нас ждет не только смерть, но и позор.

— У нас есть ружья, надо стрелять по гориллам, — кричали за шатром люди.

— Звери разбегутся. Никаких ружей не хватит, чтоб перебить эту нечисть. Мы можем лишь в долгую ночь незаметно обойти главный их табор и пробиться в глубь острова.

Так через своих телохранителей ответил Бугрима, и народ разошелся в тяжелом молчании.

Ивану Щавелю, наверное, горше других было думать о том, что скоро не станет солнца. Он был хлебороб и подался к Бугриме в телохранители из-за неурожая, чтобы прокормить семью. Иван знал, как напоенная дождем земля любит солнце, как свеж и ласков в тихий день восход и как мудр закат. От красоты которого аж дух захватывает.

Поразмыслив, Щавель решил поговорить с Бугримой.

В теплый вечер, когда заходящее за море солнце разжигало костры на воде, когда тишину нарушало лишь пение диковинных птиц и мягкий ветерок был сладок и приятен, как прохладный русский квас, — Щавель приказал вынести перебинтованного Бугриму из шатра. Носилки, на которых сидел полководец, поставили на край горы, откуда открывалось море и хорошо был виден закат.

— Смотри, Бугрима, — сказал Щавель. — Смотри, и боль твоих ран затихнет.

— Что там за морем, почему костры горят?

— Разве ты никогда не любовался закатом?

— Нет. Я полководец, а не красна девица, чтоб любоваться, — гордо ответил Бугрима.

— Чем знатнее человек, тем больше он должен смыслить в красоте, сказал Щавель и спросил: — Боль твоих ран затихает?

— Да, затихает, оттого что я смотрю на костры.

— Это не костры. Это и есть закат. Каждый день так заходит солнце.

— Значит, солнце меня может вылечить?

— Да, если ты будешь сидеть, пока последний луч не спрячется за горизонтом и не погаснут волшебные костры.

— Почему они волшебные?

— Потому что их нет, а ты их видишь.

— Это чудо, — сказал Бугрима.

— Красота и есть чудо, — ответил Щавель и ушел, оставив полководца одного.

На другой вечер Бугрима уже сам попросил, чтоб его вынесли к ущелью, откуда был хорошо виден закат. И опять он просидел дотемна, пока не погас на небе последний луч солнца и не исчезли костры. Затихали его раны, полководец, глядя на закат, улыбался.

С тех пор по вечерам Бугрима перестал говорить о том, что уничтожит солнце. Но за ночь благодушие проходило, вновь к утру начинали ныть раны, и Бугрима вновь божился, что без победы не вернется. Он справлялся, не причалил ли к берегу корабль военачальников, кричал, что лучше жить в темном миру богатым и знаменитым, чем при солнце прозябать в нищете и в неизвестности.

Опять задумался Щавель. На следующее утро он приказал вынести Бугриму из шатра и посадить его под высоким деревом лицом к востоку.

Утро было прохладное, а небо мрачное. Но вдруг издалека, из-за бескрайнего тропического леса, прилетел первый солнечный луч. Полководец просиял:

— Что это так ласково прикоснулось к моим шрамам, как дыхание преданной женщины или рука младенца?

— Разве ты никогда не любовался восходом?

— Не тебе меня об этом спрашивать. По утрам мои трубачи трубят сбор войску, и я проверяю полки. Мне некогда любоваться восходом.

— Чем больше у человека дел, тем полезнее ему короткие передышки. Не затихла ли боль твоих ран?

— Затихла. Но ты мне скажи — когда появится само солнце?

— На пути к нам оно должно совершить много дел. Пробудить того, кто ещё не пробудился. Отогреть, кто за ночь продрог. Утешить оскорбленного и посулить счастье обманутому. Только совершив эти добрые дела, оно уже приходит ко всем людям, чтобы служить им.

Тут впервые Бугрима ничего не ответил.

С этого дня так и повелось: Бугрима, пока у него заживали раны, по утрам любовался восходом, а вечерами — закатом. Тих он стал и задумчив.

Теперь уже никто не помнит — сколько недель Бугрима залечивал свои раны и Щавель по утрам и вечерам выносил полководца к солнцу. Но настал такой день, когда флот причалил к берегу.

Прибежали гонцы и доложили своему полководцу, что пушку привезли на пяти кораблях.

— Царь вавилонский сказал, — пояснили гонцы, — что все равно скоро конец света и ему нет никакого дела, зачем Бугриме понадобилась такая страшная сила.

Бугрима выслушал гонцов и отпустил их, сказав, что свои распоряжения передаст им попозже.

Всю ночь не гас у шатра Бугримы костер. Полководец не пожелал никого видеть, сидел один у огня, ворошил угли и думал. А утром потребовал к себе Щавеля.

— Твоя взяла, Иван, — сказал он. — Не могу поднять руку на солнце, хотя, может, конец света и не за горами. Поэтому слушай меня внимательно. Приказываю тебе: выйдешь в море — потопи вавилонскую пушку.

— Значит, ты останешься здесь?

— Я умру здесь, — ответил Бугрима и на глазах Щавеля вонзил себе в грудь кинжал. Щавель кинулся к полководцу, чтоб спасти его, но тот уже был мертв…

Хоронили Бугриму с почестями, и все называли его победителем. Побеждает ведь не тот, кто непременно берет верх в сражении, а тот, кому удается спасти добро.