Золотой сокол

Но эти гости повели себя как-то странно: они явились словно бы ко всей улице сразу. Ворота распахивались без стука и спроса, и Чарочка, которому досталось в этот раз место возле самой двери, вдруг нахмурился: ему послышался где-то поодаль пронзительный женский крик. Не похоже на возмущение хозяйки, у которой охмелевший муж в первый же день порвал новую рубаху! По соседству скрипели ворота, причем в двух или трех дворах сразу, и Чарочка, дернув за полу приятеля Червеню, потянул его наружу — посмотреть, что такое.

Они выбрались из сеней, и тут стал ясно слышен беспорядок на улице: везде движение множества людей, конское ржанье, какие-то голоса, выкрики, вроде бы распоряжения, потом за тыном кожевника Пожитка раздался крик, то ли его сестры, то ли невестки: «Чур, меня! Помоги...» — и резко оборвался, как будто женщине зажали рот.

Чарочка и Червеня в изумлении поглядели друг на друга: это было как-то не похоже на обычные праздничные неурядицы.

— Вы чего тут? — К ним подошел Горденя, отлучавшийся на минутку из беседы. — Звезды считаете? Брось, Червяк, у тебя столько пальцев нету!

— Ты слышишь? У Пожитка кричали вроде? — неуверенно заметил Чарочка, но тут и сам Горденя сообразил, что на улице происходит что-то необычное.

— Здесь! Сюда! Кругом! — распоряжался у самых ворот чей-то резкий, незнакомый голос, и в приоткрытых воротах мелькнула фигура, в густых сумерках казавшаяся совсем черной. — Здесь гулянка. Всех вязать.

Ворота со скрипом поехали наружу, и во двор беседы разом ввалилось с десяток вооруженных людей. У всех блестели наготове копья и боевые топоры. Чарочка и Червеня так и застыли, не веря глазам, потом бросились назад в дом и попытались закрыть дверь, но дверь уже вынесли, наступая им почти на пятки.

Горденя, наоборот, кинулся в сторону от дверей; на него набросились сразу двое и хотели скрутить, пока он не поднял здесь переполох, но он, первый боец Радегоща, одному вывернул руку и отбросил от себя, второго ухватил и приложил головой о стену, выдернул полено из поленницы у стены и угостил по затылку еще третьего, пытавшегося помочь тем двоим. Раздался гулкий удар — на третьем был железный шлем, и тут Горденя понял, что все это не сон. Это не шалят перепившиеся русавцы (за теми водились глупые шутки), и это даже не случайная ватага оголодавших зимой лиходеев. Было еще достаточно светло, чтобы разглядеть железные шлемы и угадать кольчуги под полушубками, увидеть мечи на поясах и в руках, а значит, узнать в нападавших княжеских или воеводских кметей!

Не имея времени думать, что все это значит, Горденя вырвал у третьего, оглушенного поленом, из руки секиру, отмахнулся от еще двоих, отбил наконечник копья и бросился к тыну. Ворота были забиты чужаками, но Горденя имел немалый опыт перелезания через них. В том числе очень поспешного.

Зацепившись секирой за верх тына между кольями, он ухватился второй рукой, подтянулся, ногой ударил в лицо кого-то из тех, кто пытался его ухватить, перемахнул на другую сторону и свалился на головы еще двоим чужакам, которые сторожили за воротами. Из расположенных напротив ворот братьев Бочковичей, Нагрева и Коротея, две-три фигуры волокли какие-то пожитки и женщину в белой рубашке. Женщина кричала, и по голосу Горденя узнал Коротееву молодую жену, с которой еще прошлой зимой гулял на посиделках. Но заступаться за нее ему сейчас и в голову не пришло: на каждом дворе по улице хозяйничали чужие, и железо их снаряжения тускло блестело при свете факелов.

Спрыгнув с тына, Горденя с размаху заехал секирой по голове одному из стоявших внизу, ударом кулака свалил другого, который успел только закричать, но за общим шумом едва ли кто-то его услышал. А Горденя уже со всех ног мчался по улице к детинцу. На углу Прягины улицы уже полыхал огнем хлев на дворе старого Прибыдена, а в воротах у Перекроя и Катальца явно шла драка. Горденя мельком заметил несколько знакомых лиц: Перекрой с братом всегда первыми собирали у себя гостей, и сейчас именно здесь чужаки встретили с десяток или больше мужчин, хоть и хмельных, но вполне способных оказать сопротивление. Правда, и на ногах они стояли хуже, и вооружение, которое они сумели второпях разыскать на дворе — пара топоров, вил, лопат, а то и просто жердей, — не шло ни в какое сравнение с тем, что принесли пришельцы. Баба Перекроиха выволокла из сарая борону и, с усилием подняв ее на толстых и могучих, как у медведицы, руках, метнула в толпу нападавших — деревянные зубья проехались по лицам и головам, кто-то дико закричал, хватаясь за глаза...

Горденя вылетел на Дельницкую улицу, которая прямо вела к воротам детинца, но быстро понял, что опоздал. Ворота уже были закрыты, и черная толпа в железных шлемах колотила в них свежим еловым бревном. «Не ворвались наскоком-то!» — с торжеством успел подумать Горденя и привалился к тыну. В полушубке и меховых сапогах по снегу не очень-то побегаешь.