Золотой сон

Голос звучал очень мелодично, как духовые в оркестре. Ему вдруг пришло в голову, что голос ее напоминал голос Грейс – ему казалось, что он уже стал забывать его. Но стоило ему услышать что-то похожее на тот, любимый голос и он зазвучал по-новому и свежо.

Он сидел в самом углу холла гостиницы «Долиш Корт» здесь больше было похоже на частный дом, чем на первоклассную гостиницу. Консервативно одетые пожилые люди в тишине пили чай. В зале царила полная тишина, и звяканье ложечки в стакане чая воспринималось как взрыв бомбы. За окном день катился к вечеру. Кельвин буквально физически чувствовал, как спокойствие окружающей обстановки проникает и в него. Ковер мягкого зеленого цвета приятно радовал глаз. В дверях появилась молодая женщина, секунду она осматривалась в зале, а потом решительно двинулась к нему. Кельвин успел заметить, что одета она была в серо-голубой костюм. Пока женщина не подошла к нему близко, лицо ее оставалось в тени. У нее были серые глаза, в которых бегали искорки цвета моря, временами в них преобладал серый, временами – зеленый. Волосы в тени выглядели еще темнее. Кельвина поразили ее длинные черные ресницы. Выглядела она человеком уравновешенным, красота ее проявлялась не сразу, и Кельвин лишь через пару минут понял, что севшая напротив женщина – настоящая красавица. Она внесла с собой аромат лондонских сумерек.

Не размышляя ни секунды, она подошла к Кельвину, и спросила: «Вы Кельвин Спринг?»

– Да.

– А я Кэролайн Мандей.

Приветствуя ее он встал, предложил ей место рядом с собой, подозвал официанта и заказал две чашки чаю. Кэролайн вела себя очень естественно и спокойно, не сразу Кельвин понял, что внутри она дрожит, как пламя свечи на ветру в холодной часовне. Она рассказала, что занята в постановке одной пьесы и за день до этого вернулась из Парижа, рассказала о парижской весне. Об Адриане Мистрале она не сказала ни слова до тех пор, пока официант не убрал поднос с чашками и в их углу не осталось ни единого посетителя.

Тогда она сказала: «У меня для вас письмо от Адриана Мистраля. Вы же знакомы с ним.»

– Мы однажды встречались.

– Да, он мне рассказывал. Он не забыл о вашей встрече. Неожиданно спокойствие ушло с ее лица, оно показалось Кельвину старым, изможденным «Я его встретила в Париже пять дней назад, мне кажется, с тех пор прошло лет сто.»

Он не поднимал на нее взгляда, опасаясь увидеть невыносимые страдания и боль.

Она передала ему письмо, он взял его и спросил: «Вы знаете, что в конверте?»

– Он мне не сказал, но боюсь, что знаю. Он задумался. «Мне кажется, там его завещание.»

Кельвин вскрыл конверт и в самом деле увидел внутри завещание, заверенное двумя людьми – он завещал Кельвину свой гонорар от концерта. Еще в конверт была вложена записка с двумя словами: «Спасибо тебе.»

– Вы правы, это действительно завещание. А что там у вас с ним случилось в Париже?

– Да, там целая история. В прошлую пятницу я поехала в Париж посмотреть пьесу, в которой мне предстоит играть, если ее поставят в Англии. С Адрианом Мистралем я познакомилась у управляющего концертным залом «Ла Салль». Адриан только что вернулся с репетиции и вид у него был такой, точно он только что вылез из могилы, или готовился туда сойти. Я понимаю, звучит это довольно глупо, но именно так мне в тот момент показалось. А Луи Шамбронн, это мой друг, отвел меня в сторону и попросил: «Адриан спутался с какой-то страшной девкой. Ради бога, уведи его куда-нибудь, только чтобы она от него отстала, иначе он не доживет до премьеры.» Мы его не отпускали весь вечер, хотя он куда-то рвался, а потом он напился, и я его отвезла домой, и он мне… исповедался, и плакал, и метался, а потом уснул у меня на коленях.» Она остановилась.

«До вчерашнего дня мы с ним не разлучались, а потом он предложил мне свою любовь, и я решила ему не отказывать, он мне казался таким неприкаянным, я чуть с ума не сошла – это как будто тебя любит человек, которого ненадолго выпустили из могилы, и мне это стало невыносимо, и я сбежала—улетела на самолете вчера утром.» Она посмотрела на него глазами, полными муки. «Вы меня понимаете?»

– Конечно. Вы пытались ему помочь, как могли.

– Верно. Я сказала Луи, что останусь с ним до премьеры, премьера сегодня, но потом я не выдержала. Он и себя не щадил на репетициях, и оркестру от него доставалось…»

– А что за музыку он сочиняет?

Казалось, она сильно удивилась его вопросу.

– Замечательную музыку, только в каждом аккорде звучит смерть. Завтра о ней будет говорить Париж, а через месяц – вся Европа. Это все равно, что играть на ребрах скелета – страшно, но очень увлекательно. Луи говорит, что он такую очаровательную музыку слышал в первый, и, он надеялся, в последний раз. Знаете, его музыку словами очень трудно объяснить. А мотив…» Кельвин тихо стал насвистывать мотив, и ее глаза загорелись: «Ничего себе, откуда вы знаете?»

– Той ночью, когда мы с ним познакомились, он мне сыграл начало на скрипке.