Золотой треугольник

— Но ведь возможна любовь и без брачного свидетельства. А что вы сделаете, когда у них родится ребенок?

Мой вопрос поразил командира.

— Такого еще не случалось, — произнес он растерянно. — По крайней мере я о таком никогда не слышал.

— Никогда? — недоверчиво переспросил я.

— Нет, — повторил он, все больше удивляясь моей настойчивости: мысль о том, что молодые мужчины и женщины, служащие в горах и по полгода не получающие увольнительных, могут относиться друг к другу иначе, чем по-товарищески, просто не умещалась в его сознании.

Мурашки пробежали у меня по спине. Я вдруг понял, что вьетнамская война таит в себе неведомые и непонятные для нас глубины. Солдаты с Севера годами находились на Юге, не имея возможности увидеться с семьей. Некоторые так и умерли, не познав того, что многие молодые люди в Европе почитают главным в жизни, своим неотъемлемым правом. Они умирали сотнями и тысячами под постоянными бомбардировками и пулеметным огнем. Перспектива дожить до конца войны казалась нереальной, смерть угрожала ежечасно.

Именно дисциплина и самоотверженность больше всего потрясали американцев. Массовый героизм, пренебрежение к смерти не укладывались в их сознании. Их поражали ответы пленных в пору, когда численность американских войск во Вьетнаме неизменно возрастала:

— Американцев более двухсот миллионов. Что вы будете делать, когда их будет здесь еще больше, с еще большим количеством самолетов, бомб, артиллерии?

— Умрем, — спокойно отвечали пленные, нередко изнуренные и полуголые.

Решимость вьетнамцев взывала к совести Америки еще и потому, что находилась в резком противоречии с положением в сайгонской армии, из которой ежегодно дезертировала треть личного состава.

«Война — не поединок воль. Для Северного Вьетнама это была борьба за существование, для Америки — лишь второстепенное дело, один из множества участков глобальной политики великой державы», — написал в 1969 году Таузенд Гупс, автор книги «Границы интервенции», которую мы часто цитируем именно потому, что, будучи представителем Пентагона, он участвовал в выработке американских стратегических концепций и хорошо знал политику Белого дома. Он объясняет и дилемму, перед которой стояли американцы во Вьетнаме: «Наша стратегия вытекает из мышления богатых, любящих жить в комфорте и боящихся боли. Но понятия „комфорт“, „богатство“ и „власть“ совершенно не соответствуют жизненному опыту и эмоциональному настрою бедных жителей Азии. При определенных условиях различие между смертью и жизнью в страданиях может быть не слишком существенным. А потому слабые побеждают своей готовностью воевать, терпеть и умирать в масштабах, по нашим представлениям, выходящих за пределы человеческих возможностей…»

Непонимание противника толкало Америку на эскалацию войны: это была война на уничтожение, генералы все еще верили, что уж следующий удар непременно сразит противника. Остановило их лишь сознание, что победить они могут, только полностью уничтожив все живое. Однако еще живы были в памяти Гитлер, Хиросима и Нагасаки, и они отказались от геноцида. Это слишком тяжкое бремя, которое не только ложится на поколение отцов, но и оставляет след и на сыновьях, и на внуках.

Американцы никогда, ни в книгах, ни в статьях не уделяли внимания вопросу, почему их южновьетнамские союзники не воюют так же самоотверженно, как противник. Ведь они воспитывались в тех же традициях, выросли в тех же условиях. Почему эти солдаты не хотят умирать на поле боя и дезертируют? Достаточно взглянуть на Сайгон перед самым уходом американцев, и комментарии будут излишни.

Новый премьер-министр Чан Тхиен Кхием, едва заняв свое кресло, тотчас вступил в борьбу с президентом Тхиеу.

Коррупция приняла невообразимые масштабы. Сайгонские политики и раньше устраивали родственников на важные посты, но Кхием своим бесстыдством превзошел всех. Его шурин стал мэром столицы. Дядя его жены «служил отчизне», занимая пост генерального директора полиции. В сайгонском аэропорту, где хозяйничал брат премьер-министра, практически стерлась грань между контрабандистами и таможенниками.

«Начальник аэропорта возглавляет контрабанду наркотиков, — сетовал главный судья американской армии. — Контрабанда золотом и опием стала повседневностью. Согласно рапортам наших советников, вьетнамские таможенники в аэропорту — лишь прислужники контрабандистов… Они не только проводят контрабандистов мимо контрольных пунктов, но и готовы сопровождать их до такси».

Даже грозные признаки того, что вскоре им придется полагаться лишь на собственные силы, не заставили сайгонских правителей взяться за ум. В непонятном ослеплении продолжали они играть в покер на палубе корабля, который начал уже погружаться в пучину.

В момент, когда Соединенные Штаты переживали самый глубокий внутренний раскол со времен войны Севера с Югом, в Сайгоне даже не пытались прикрыть отвратительные стороны своего режима.