Лес укрывал охотников и зверей. И у каждого была своя охота. Государь пустил коня рысью. Он воображал усладительных юниц в избушке. Там баня и, вино. И все сокрыто от московских пересудов. От строгого и поистине святого отца — патриарха Филарета. На днях патриарх сокрушал церковным судом тобольского воеводу за многоженство. Никому не позволит патриарх рушить чистоту и веру... А байки о нем зряшны!
Ехал так Михаил Федорович с полчаса, потеряв русло ручья. Начал беспокоиться, явно заплутался. Но не думал он, что ждет его на пути смертельная опасность. Белая кобыла царя провалилась неожиданно под снег передними ногами по грудь. Государь выронил поводья и упал. Лошадь его билась в какой-то яме, выбралась с испугом и ускакала в березняк.
— В муравейник, что ли, мы провалились? — стал подниматься Михаил Федорович.
Страшный рык и свистящее дыхание вставшей на задние лапы медведицы возникли, будто во сне.
— Конь угодил в берлогу, — схватился за пистоль государь.
Но оружие было разряжено там последним выстрелом по вороне. Медвежья пасть, мохнатые когтистые лапы росли и нависали разъяренной грозой. Кинжала за поясом не оказалось, выпал из ножен. Да и без рогатины нож не подсоба.
— Вот и конец! — ужаснулся Михаил Федорович. — Какая нелепая смерть!
В левом глазу медведицы государь увидел вдруг отражение окровавленной, привязанной к пеньку вороны. Птица каркнула:
— Царь-кровопивец! Смерть кровопивцу!
— Господи, ниспошли ангела! — взмолился самодержец.
И произошло чудо. Конский бешеный топот остановил на мгновение зверицу. Какой-то рослый отрок подскакал вплотную почти, спрыгнул с коня и встал с пистолем в руках между государем и медведицей. Он выстрелил зверице прямо в разинутую пасть. Косматая груда обхватила лапами парня и рухнула. Но отрок успел вонзить саблю в живот страшилы. Михаил Федорович отполз на четвереньках в сторону.
«Пока зверь грызет отрока, я сокроюсь», — торопился государь, задыхаясь от волнения.
— Помоги выбраться, болярин! Не боись! Ин зверя мертвая, не шелохнется. Ин придавила она меня. Подсоби выкарабкаться, — попросил ангел-спаситель.
— Кар! Кар! — кричала в небе какая-то ворона.
Царь не осмелился, да и не мог встать. Вокруг носился с диким ржаньем красный конь ангела. Он иногда преодолевал дрожь, налетал на застреленного медведя, бил его передними копытами по голове.
— Всю башку изрубил! — подметил Михаил Федорович,
Отважный юнец вылез все-таки из-под медведицы. Он вытер кровь с клинка, начал перезаряжать пистоль. А коню своему сунул в зубы корку ковриги:
— Ешь, Чалый! Да не трепыхайся! Убил я медведя. Не укусит. Давай постараемся: шкуру содерем, обмажем изнутри простоквашей, выскоблим и выдубим...
— Кто ты, отрок? — обессиленно и благодарно обратился царь, поднимаясь с наста.
— Я Ермошка.
— Ты боярский сын? Из какого рода?
— Не, я Ермошка. Мы казаки.
— Ты дончак? Я знаю вашего атамана — Наума Васильева...
— Не, мы с Яика. У нас атаманит Меркульев.
— Мне знаком и Меркульев.
— Меркульева все знают.
— А ты ведаешь, отрок, кого ты спас от смерти?
— Тебя, болярин.
— Чем же тебя одарить?
— Ничаво не возьму с тебя.
— Почему? — удивился государь.
— А ты нищемощный, болярин. У тебя стражи нет.
— Может, я заплутал в лесу. Может, я зело богат и знатен... Вот выберусь домой, облагодетельствую милостями.
— Коли ты богат, болярин, купи у меня клок из бороды Исуса. Уступлю за три золотых.
— У тебя есть волосы из бороды Христа?
— А то как же, болярин. Глянь: черные, кудрявистые. Наипоследний пук! Без обману. Вот тебе истинный крест!
— Но у меня нет при себе и копейки, отрок.
— Отдашь опосля. Но с набежавшими резами: семь ефимков.
— Клянусь, что отдам!
— Не забудь. Передай через Меркульева. Мол, вот мой должок Ермошке Марьину — девять золотых. Можно передать и двенадцать.
— Передам, я сдержу свое слово, Ермолай. Но как я выберусь? Мой конь убежал...
— Не боись. Слышь, твоя кобыла ржет, переговаривается с моим Чалым. Не уйдет она. Я заарканю ее и приведу, болярин. Не кручинься. Ты лучше подмогни мне освежевать зверя. Хороша шкура!
Ермошка ободрал медведицу и бросил шкуру:
— Дарю на свадьбу тебе, болярин!
— А у меня и взаправду скоро свадьба.
— Как невесту зовут? — спросил Ермошка.
— Дуней. Евдокия Лукьяновна Стрешнева, — и вздохнул. — Не везет мне, Ермолай, на невест.
— Почему?
— Пятый раз сватаюсь. Пригляделась одна — оказалась больной. К датской принцессе неудачно кланялся. Лонись затевали сватовство к сестре шведского короля. Не состоялось. Женился на Долгорукой — она умерла.
— Так ты знатный, болярин?
— Я царь, Ермолай.
— Так я тебе и поверю! Не бреши, болярин!
— За пук Христовых волос спасибо. Приходи завтра, Ермолай, я тебе покажу срачицу Христову. Шаховы послы Руслан-бек и Булат-бек поднесли святыню, похищенную в Грузии, отцу моему, патриарху — государю Филарету. Дружбу с нами затевает шах.
...Но Ермошке не удалось больше встретиться с царем. На другой день бояре затеяли свару при обсуждении порядка царской свадьбы. Иван Васильевич Голицын место возле царя требовал в застолье:
— Не можно мне быть меньше Шуйского и Трубецкого! Не приду я тогда на свадьбу.