Золотой цветок - одолень

— Погибай, Богудай. Не стану я тебе помогать. А ты сам, видно, не вылезешь. Почернел ты весь.

— Не бери грех на душу, Тихон. Вытащи меня из проруби.

— Умирай, Богудаюшка! Возмездие грядет! Ты у меня ить спалил летом мои лабазы и харчевню. Вот и наказало тебя провидение.

— Ей-богу, не поджигал я твои лабазы. Клянусь!

— Брешешь.

— Оговорили меня. Поклеп.

— Никто тебя не оговорил, Богудай. Я сам твой голос ночью той слышал. Ты с какой-то девкой был. И видел я вас. И утром нашел след твоего сапога. Так что погибай по заслугам.

— Фарида тебя подожгла, Тихон. А я мимо от кумы шел. Пытался огонь затоптать, да не удалось. Безвинен я перед тобой. Спаси, ради бога! Коченею, не можно уже шевельнуть пальцем.

— Так околевай и утопай шустро, Богудаюшка. Не держись за лед-то. А я лавку куплю у твоей Марьи. Не получится из нее торговки. Она все разглядывает титьки у коровы через увеличительное стекло.

— Тогдась пожалей, Тихон.

— Как пожалеть?

— Пристрели, аль ударь багром по голове. Ить погибаю тяжко.

— Не пожалею. Не возьму греха на душу. Уразумей вот: пожалею тебя багром, а что получится? А выйдет будто я убивца! На Страшном суде не хочу отвечать за убивство. Я свят перед людьми и всевышним! Я никогда и никого не убивал. Ты, Богудай, сам по себе погибаешь. Ну, зачем было тебе потребно нырять в прорубь за одноухим Злыднем? Кого ты хотел спасти? Шкилета, обтянутого собачьей кожей! Гришкина жизня стоила не дороже тараканьей. А ты богач, стоятельный казак. Лишил тебя бог разума!

— Да настигнет тебя, Тихон, мое проклятие в седьмом колене! — Богудай промычал что-то еще и погрузился в черную ледяную воду. Долго боролась за воздух его основа животная. Он пытался всплывать. Несколько раз в проруби показывались его руки со скрюченными пальцами. Суедов вздрагивал, крестился, поднимал угрожающе багор. С луны смотрела на Яик колдунья. Рядом с ней был боров. На плече старухи сидела ворона.

— Господи! — совсем перепугался Тихон. — Никак, наша знахарка на луне!

Но от проруби он не уходил долго. Топтался вокруг до полуночи, пока вода в проеме не покрылась коркой льда. Все обдумав, Тихон собрал одежу Богудая и сел в розвальни. Продрогшая лошадка ринулась борзо. И понужать не надобно. Тихон направлял ее вожжами к усадьбе Меркульева. По кованым воротам ударил кнутовищем сполошно. Кобели загремели цепями, залаяли яростно. Атаман вышел, чертыхаясь, в исподнем, накинув полушубок. Отодвинул засов на калитке, звякнул щеколдой, выглянул сердито.

— Пошто разбудил, боров?

— Беда, Игнат Ваныч!

— Какая беда, Тихон?

— Гришка Злыдень утоп...

— И хрен с ним, царствие ему небесное!

— Так-то оно так, атаман... Но за Гришкой в прорубь Богудай Телегин сиганул. Спасал его как бы... Нырнул он. И конец. Не вынырнул!

Меркульев сразу проснулся по-настоящему.

— Проходи в избу.

— Сей миг. Прихвачу токмо полушубок, пимы и шапку Богудая.

Дарья встала на шум, оделась, зажгла на кухне свечу. Меркульев сел на лавку, вперился в Суедова.

— Рассказывай заново!

После долго молчал.

— Кто пойдет к Марье?

— Я и схожу, — ласково угождал Тихон.

Меркульев схватил его за грудки:

— Ежли Богудай всплывет весной с проломленным черепом, я с тебя шкуру сдеру!

— А ты не пужай, атаман. К ответу на дуван поволоку. И пострадаешь ты за наветное подозрение.

Тихон вышел гордо, не раскланялся на прощанье.

— Чует мое сердце, чует чтой-то... Богудай не страшится ледяной воды, — размышлял Меркульев.

— Тута и гадать нечего. Телегин прыгнул в прорубь за Злыднем. А когда вынырнул, получил удар багром по башке, — уверенно сказала Дарья.

— Но за просто так Суедов не убьет. Мыслишка у меня одна, гром и молния в простоквашу! Богудай вместо Гришки, чай, золотую блюду со дна достал! Вот тогда Тихон мог принять богатство, а Телегина стукнуть...

— Золотую блюду Фарида похитила, — возразила Дарья.

— А ежли весной окажется, что у Богудая проломлен череп?

— Тогда ты прав. Тогда казним Суедова.

Нашли Телегина после ледохода в правом устье у гурьевского учуга. Далеко унесло за зиму рыбного атамана. Череп его был целехонек. И даже лик не объели рыбы. Суедов не корил Меркульева за поклепное подозрение. Некогда ему было заниматься судами-пересудами. Он купил лабаз и лавку у Марьи Телегиной, поставил пимокатную. И не удивились казаки, когда Тихон выгнал свою жену.

— Ты свиномордна, Хевронья. Из-за тебя люди в лавку не идут. Женюсь я на Верке Собакиной. Она согласная, уговорились мы.