Золотой цветок

…И в сознании появляется картина: молодой парень с девушкой… в маленькой комнатке… весело смеются и шепчутся… Я узнаю в лице парня знакомые черты. Это – Вася, лет шестнадцати-семнадцати, а девушка эта – та, которую он когда-то любил. Кадр уплывает из головы и появляется новый. Эта же девушка, рыжая с веснушками, с маленьким ребенком на руках, но Васи рядом нет. Кадры начинают меняться. Перед глазами пролетает жизнь рыжей девочки и ее ребенка, тоже девочки. Она взрослеет, выходит замуж, рожает детей, а ее мать – миловидная, рыжая женщина – все время одна, Василия Александровича рядом нет. Его любовь старится и умирает, вот уже и ребенок в преклонном возрасте, в окружении своих детей, ее внуков, Васиных правнуков. Он про них не знает, понимаю я после того, как кадры пропадают и возникают другие: Василий Александрович уже старше, с молодой женщиной, стройной, красивой, с белокурыми волосами. На их лицах светится счастье. Кадры меняются: женщина одна, с маленьким ребенком на руках. Василия Александровича рядом нет. Ребенок растет – мальчик. Влюбляется, женится, у него появляются дети. Дети вырастают, и у них тоже появляются дети. Последний кадр: большой дом, старая женщина (когда-то молодая, белокурая спутница Василия Александровича), в окружении детей, правнуков. Он про них не знает, понимаю я. Все пропадает. Возвращается реальность.

– Он не слышит… Отлетел… – слышу я чьи-то слова…

– Может, все-таки слышит? – Василий Александрович не хочет соглашаться с собеседником.

– Слышу… – подтверждаю я.

– Наконец-то! – обрадовался Синицын. – Ну, что?

– Дальше нам, вдоль скал… Обвал будет, по нему поднимемся и наверх, до скалы… вдоль нее в обратную сторону до прохода в скале, между двух гор… Я запомнил всю дорогу. А первый подъем мы прошли, его при ливне обломком скалы завалило, там не пройти…

– Дорогу точно запомнил? – спросил Синицын.

– Запомнил…

Археолог торопливо стал закрывать Цветок, приговаривая:

– Отлично, хорошо, замечательно! Надо надеяться, что больше не придется открывать…

Я успел задать еще один вопрос, но ответа не последовало. Синицын как раз закрыл Цветок. Я повторил вопрос. Опять – тишина. Так и есть: когда Цветок закрыт, у меня нет контакта с ним. Я задал свой вопрос Василию Александровичу:

– Если вы любили этих женщин, почему не остались ни с одной из них?

Василий Александрович замотал головой, пытаясь понять, к кому я обращаюсь. Посмотрел на парней, Синицына, недоумевающе – на меня.

– Ты у кого спрашиваешь?

– У вас… – ответил я.

– Каких женщин? Ты про что вообще? Ты с нами? – он замахал рукой у меня перед глазами.

– От которых у вас дети, внуки и правнуки…

Дед сначала рассмеялся, но в какой-то момент его голос дрогнул, смех затих, и он грустно произнес:

– У меня нет детей… а тем более – внуков и правнуков…

– От рыжей, миловидной, у тебя девочка, а от стройной белокурой красавицы у тебя мальчик. У обоих твоих детей уже внуки есть…

Грустная улыбка Василия Александровича сменилась маской ужаса. Он отпрыгнул от меня, как от страшного зверя, отмахиваясь руками. Потом, словно опомнившись, бросился на меня, схватил за плечи и начал трясти.

– Что?! Что ты сказал?! Повтори!

– Успокойся… Что с тобой? Он сказал, что двое детей у тебя… – Синицын оттащил от меня деда и усадил его на камень.

Немного собравшись и придя в себя, Василий Александрович спросил спокойно:

– Расскажи, что ты видел?

– Когда вы у меня спросили: «Ты с нами?», я ответил, что с Анфисой. Я телепортировал ей свои мысли и в ответ получал ее. Цветок, вероятно, был открыт, и я спросил у него, был ли у вас когда-нибудь любимый человек и есть ли у вас дети? И здесь в моем сознании возникли картинки: вы, совсем молодой, в маленькой комнатушке с рыженькой. Потом кадры поменялись – везде была рыженькая, с ребенком, девочкой, но без вас… Девочка выросла, вышла замуж, у нее появились дети. Затем появились снова вы, но заметно возмужавший, с другой женщиной, белокурой… Кадры продолжали один за другим меняться, но вас в них уже не было. И я спросил у вас, автоматически, сам не понимая, зачем это спрашиваю: «Почему вы не остались ни с одной из этих, явно дорогих вам женщин, если любили?» – но Синицын в этот момент, видимо, закрыл Цветок, и ответа я не получил… По всей видимости, я могу получить ответ на любой вопрос, но только тогда, когда Цветок открыт…

– Они живы? – спросил Василий Александрович с каменным лицом. По щекам у него катились слезы…

– Рыженькая…

– Зоя. Ее зовут Зоя… – перебил он меня.

– Звали. Она умерла. А белокурая…

– Вера… – опять перебил меня дед.

– Вера жива, – ответил я.

– Тихо! – воскликнул Синицын, подняв руку.

Мы замолчали.

Где-то вдалеке послышалось жужжание.

– Самолет! – определил Синицын. – Все в укрытие!

Вокруг было много кустарника, и мы быстро в нем попрятались.

Через несколько минут из-за горы показался небольшой самолет и стал кружить у нас над головами.

– Это стопроцентно наши обожатели. Хорошо, что не вертолет, а то сейчас эти друзья приземлились бы нам на головы, – сказал Синицын.

С полчаса покружив над нами, самолет стал удаляться.