Золотой тупик IV

– Юрген? Другим человеком стал, приоделся, горит работой, мы его часто премируем, жениться собирается. Мы нашли нового посредника, затарились к Новому году фейерверками до Рождества.

– Что делает с человеком успешность, – рассмеялся Эдди, – я дико устал, Баня, мне нужно передохнуть. Все дела оставляю на завтра, сейчас поеду в твой деревянный замок.

Он остановился у калитки, в домике горел свет. Эдди почему-то волновался и сердце колотилось. Он неслышно вошёл в дом. Мила не слышала, как он вошёл, она суетилась у стола, наводила последние штрихи на праздничном столе. Эдди смотрел на раскрасневшуюся Милу, как она поправляет салфетки, что-то напевая, придирчиво рассматривает стол, довольно улыбаясь. Неожиданная мысль, которая никогда ещё не приходила ему в голову, обожгла сознание: «За долгие, долгие годы, впервые тебя ждёт и встречает любящая женщина, которой ты веришь. А может к чёрту мои глупые планы? Мудрость гласит – хорошо там, где нас нет. Заморскую красотку Джулию, которую ты знал всего-то одну ночь, но что в ней сидит понятия не имеешь, губастого мифического Эдди Мэрфи, кабриолеты цвета морской волны, шумный Бродвей, расцвеченный рекламой, кем ты там будешь? Вечным чужаком? Да и что такое там миллион баксов? А счастье – вот оно! Любящая, верная, нежная, красивая, тихая женщина, с которой тебе хорошо и покойно».

Он кашлянул, Мила вздрогнув, вскинула на него голову. Засияли её прекрасные серые глаза, вспыхнули щёки. «Эдик!» – выдохнула она, выронив полотенце, и он шагнул к ней. Обнял, уткнулся в шею, ощущая, как гулко пульсирует в ней кровь, как слабеет горячее тело.

– – —

Когда Эдди выложил на тумбочку долларовые колоды, женщины прикрыли ладонями рты, выражение ужаса застыло на их лицах. Они растерянно переглянулись, а Надежда Ивановна, еле слышно сказала:

– Ты получил Нобелевскую премию?

– Хотелось написать весёлый роман, но вышла печальная новелла. Здесь, Наталья Николаевна триста пятьдесят тысяч. Это деньги Георгия. Как бы мы все вместе могли славно попировать, если бы встретились!

– Какие деньги? У Жоры никогда их не было, Эдик, – Наталья Николаевна смотрела с изумлением на гору денег.

– Без помощи Георгия этих денег бы не было. Это его доля, он мне доверил материалы по одному расследованию, а я его удачно завершил.

– Какое расследование, Эдик? Я не понимаю, – ломала руки Наталья Николаевна, Надежда Ивановна, успокаивающе поглаживая подругу по спине, говорила:

– Ната, хотя я и не знаю подробностей, но смогу тебе объяснить в общих чертах, успокойся, пожалуйста.

– Не понимаю, не понимаю, – бормотала Наталья Николаевна.

– Я выполнил свою часть договора, но, к сожалению, мои планы отпраздновать победу за столом с дорогим мне человеком не состоялись И, Надежда Ивановна, пожалуйста, убедите Наталью Николаевну не светиться с этими деньгами, никому ничего не говорите, времена нехорошие, городок маленький.

Надежда Ивановна усадила всё ещё волнующуюся Наталью Николаевну, обняла, говоря:

– Теперь ты сможешь перезахоронить тело здесь, милая. Успокойся, Эдик, просто честно возвращает долг Георгию.

Эдди стал на колени перед женой Георгия, с повлажневшими глазами поцеловал её подрагивающие руки и быстро встал, отворачивая лицо в сторону. Надежда Ивановна проводила его до калитки, когда она его обняла, он незаметно положил в карман её халата очередную пачку долларов.

– Деньги, деньги, – шептал он, жадно затягиваясь дымом сигареты, быстро уходя от дома Натальи Николаевны, – проклятые деньги! Разве они могут вернуть в сердце бедной женщины покой? Жора, Жора, как мне тебя не хватает сейчас! Я совсем не чувствую себя счастливым, мне тоскливо и неуютно. Я чувствую себя на распутье, ты бы дал мне совет, которому я бы последовал. Жора, Жора!

Проходя мимо рынка, он вспомнил, что Мила просила купить свежего мяса и свернул в ворота. И первый кого он встретил, был Яков. Он ещё больше раздобрел, щёки отвисли, кожаное пальто было раздуто, будто его накачали насосом, но вид был всё тот же самодовольный и наглючий.

– Здорово, лабух, – бесцеремонно хлопнул он его по плечу, – явился не запылился. Ты где чалился? Чё, не в жилу наши края певунам, слинял в свой вонючий Баку?